Тревога и тревожность. Хрестоматия
Шрифт:
Первая гипотеза заключается в следующем: «Согласованность систем реакций высока в случае сильного эмоционального возбуждения; когда эмоциональное возбуждение умеренное, более заметным становится их рассогласование, расхождение». Этот тезис созвучен представлениям здравого смысла и согласуется со сказанным Ланг (Lang, 1971): «Чувство умеренной интенсивности проявляется только словесно, тогда как в саморегуляции и в поведении никаких специфических изменений не происходит… Вербальное поведение человека способно отражать такие границы чувств, к которым более грубая система саморегуляции абсолютно нечувствительна».
Вторая гипотеза звучит так: «Чем ниже уровень мотивации, тем выше согласованность систем реакций; высокий уровень мотивации порождает десинхронию». Под «мотивацией» здесь понимаются альтернативные мотивационные факторы; опять же эта гипотеза вполне согласуется со здравым смыслом. Кроме того, ее подтверждают эмпирические исследования (Miller and Bernstein, 1972; Bandura and Barab, 1973).
Третья гипотеза формулируется следующим
Четвертая гипотеза: «Степень согласованности возрастает в период, следующий за периодом лечения». Такой результат лечения является следствием взаимовлияния трех систем, которое существует, несмотря на частичную их независимость друг от друга; если в результате лечения произошли изменения в поведении пациента, и он стал более спокойно относиться к объектам, вызывающим страх, то можно ожидать и изменения физиологических реакций. Рахман и Хадсон (Rachman и Hodgson, 1974) провели ряд экспериментальных исследований, демонстрирующих подобные эффекты.
Более поздние работы Сартори с соавторами (Sartory et al., 1977) и Грэя (Grey, 1979) дают дополнительный эмпирический материал, подтверждающий эти четыре общие гипотезы. В действительности у Рахмана и Хадсона есть и пятая, слишком частная, чтобы иметь общее значение. Она гласит, что рассогласование между физиологическим и иными измерениями имеет большее значение для кожной поверхности, нежели для частоты пульса.
Выделение поведенческого, физиологического и интроспективного аспектов тревожности представляет собой лишь один путь конкретизации глобального термина «тревожность». Другой путь рассматривает тревожность как черту характера и как состояние.
О таком разделении 2000 лет назад писал Марк Туллий Цицерон в своем Tuscuearum Disputationum. Так, например, он четко различает состояние тревожности (angor) и тревожность как черту характера (anxietas), когда говорит: «… тревожность как черта отличается от состояния тревожности в том смысле, что тот, кто иногда испытывает страх, не обязательно всегда встревожен, а тот, кто всегда тревожен, не обязательно во всех ситуациях испытывает страх». Из контекста видно, что под тревожностью как чертой характера Марк Туллий Цицерон понимает относительно постоянное состояние сильного возбуждения симпатической нервной системы, страха и повышенной эмоциональности, в то время как состояние тревожности представляет собой состояние человека в конкретный период времени, независимое от уровня эмоциональности, обычного для данного человека. У индивида, для которого характерны тревожность и возбуждение симпатической нервной системы (anxietas), при определенных обстоятельствах (мирная домашняя обстановка, расслабленность и т. п.) никакого симпатического возбуждения может и не наступить. И наоборот, тот, для кого тревожность не характерна, в ситуациях, вызывающих сильный страх, демонстрирует сильный anger, т. е. на определенные ситуации отвечает возбуждением симпатической нервной системы. Две эти переменные, конечно, взаимосвязаны, и наличие anxietas располагает к проявлению у этого человека angora в тех ситуациях, когда у другого, не столь предрасположенного к этому субъекта angor бы не проявился. Спилбергер (Spielberger, 1972) обсуждает это разделение в своей работе. В 1970 г. он с коллегами опубликовал опросник, который может использоваться для эмпирического исследования различия между тревожностью как чертой характера и тревожностью как состоянием.
Конкретизация понятия тревожности в рамках теории десинхронии и теории «черта – состояние» очень существенна для понимания значения этого термина и для преодоления опасностей, связанных с его недифференцированным употреблением, что очень часто практикуется в психологической и психиатрической литературе. Тем не менее далее мы будем говорить о возникновении тревожности, не всегда упоминая об этой дифференциации. Читатель должен это учесть в контексте последующего обзора теорий, которые не следует воспринимать как частные формы теории «глыбы». Эмпирические исследования не должны рассматриваться как обязательно относящиеся к еще не исследованным аспектам тревожности. Сделав эти оговорки, перейдем к рассмотрению гипотез о причинах тревожности.
Современные психологические теории тревожности неизбежно являются теориями научения, т. е. в них предполагается, что мы научаемся испытывать тревожность по отношению к определенным специфическим объектам, ситуациям или людям. У этой идеи долгая предыстория. Первым ее сформулировал Цицерон в книге, откуда мы взяли приведенную выше цитату. Он сказал: «Кто страдает, тот боится, ибо причины, вызывающие страдание, при угрозе их появления вызывают страх». И там же: «Страх вызывается отсутствующими факторами, присутствие которых вызывает страдание.» Эта теория научения близка к теории обусловливания, если рассматривать тревожность/страх (timor/metius) как УР (условная реакция), а боль/страдание (aegritudo) как БУР (безусловная реакция). Наконец, говоря:
Не следует придавать слишком большое значение подобным трудам, поскольку всегда возникает искушение трактовать их в соответствии с современным знанием. Однако из контекста ясно, что Цицерон (или, скорее, греческие мыслители, чьи идеи он популяризовал) имел в виду теорию научения неврозу. Эта теория имеет определенное сходство с моделью, которую мы обсудим ниже, хотя у Цицерона нет терминов и понятий, связанных с обусловливанием. Что представляет собой теория обусловливания? Здесь важно провести различие между классической или бихевиористской концепцией Уотсона и более поздними необихевиористскими концепциями, которые хотя и основываются на концепции Уотсона, но опираются также на большое количество информации и экспериментальных данных, накопленных много позже того, когда были сформулированы основные положения классической теории обусловливания. Концепция Уотсона (Watson and Rayner, 1920) стала фундаментом для дальнейшего развития бихевиористской концепции, однако она не содержала стройной теоретической системы. Поэтому пришлось конструировать ее, опираясь на краткое описание исследования, проведенного на 11-месячном мальчике Альберте, у которого автор вырабатывал условную боязнь мышей, и на ранние эксперименты по бихевиористской психотерапии ученицы Уотсона Мэри Ковар Джоунс (Mary Covar Jones, 1924а/в). Из данных источников видно, что Уотсон считал невротические расстройства условными эмоциональными реакциями (тревожность), а процесс обусловливания – проходящим по схеме Павлова.
Уотсон не успел разработать свою теорию (если так можно назвать указание на определенное направление, которое служит лишь введением в теорию), из его последователей этим занялись лишь Маурер (Mowrer, 1939; 1940) и Миллер (Miller, 1948; 1951), которые между тем внесли в концепцию учителя существенные изменения. Где у Уотсона речь шла о неврозе, ученики говорят о тревожности. Называя ее «условным страхом», они совместно разработали парадигму обусловливания для объяснения возникновения тревожности, которую Жане (Janet.) u другие французские психиатры (Ellenberger, 1970) считали центральной в невротическом расстройстве. Условный страх имеет отношение к эмоциональному компоненту незаученной реакции на болезненный стимул (например, электрошок), которая, согласно схеме Павлова, может стать условным ответом на прежде нейтральный стимул. Наиболее важным моментом теории Маурера– Миллера было открытие стимулирующей функции тревожности, взгляд на нее как на мотивационное состояние, в отличие, скажем, от слюнных реакций, которые Павлов делал условным ответом на звонок, сочетая его с кормлением. Но дадим слово самому Мауреру:
Так называемый «травмирующий» стимул (идущий от внешнего повреждения организма или сильной органической потребности), действует на организм и вызывает более или менее сильную защитную реакцию (реакцию выживания)…
И далее:
… такой последовательности стимула и ответа обычно предшествуют (или сопровождают ее) первоначально «индифферентные» стимулы, которые, однако, после одного или нескольких близких по времени сочетаний с травматическим сигналом начинают восприниматься как «сигналы опасности», т. е. приобретают способность вызывать реакцию «тревожности». Последняя – доступная или недоступная внешнему наблюдению – имеет две важнейшие характеристики:
– она представляет собой состояние повышенного напряжения (или «внимание») и более или менее специфическую готовность к восприятию угрожающего травмирующего стимула;
– вследствие того, что такое состояние напряжения само по себе дискомфортно, оно является для организма мотивировкой выхода из опасной ситуации, уменьшая тем самым интенсивность напряжения (тревожности), а возможно, и шансы встретить травмирующий стимул.
Проще говоря, тревожность (страх) является условной реакцией на боль, которая обладает очень полезном функцией мотивации и подкрепления поведения, направленного на избежание или предотвращение повторного действия, вызывающего боль (Mowrer, 1939, р. 554–555).
Доллард и Миллер (Dollard and Miller, 1950) в книге, тезисы которой приобрели широкое распространение, попытались объединить теорию Маурера-Миллера и популярные «динамические» взгляды Фрейда. Попытка состояла в переводе идей Фрейда на язык теории научения, в частности, теории Хьюллиан (Hullian). Однако, в конечном счете, эта попытка оказалась бесплодной, поскольку на ее основе не удалось сделать ни одного заслуживающего внимания прогноза относительно поведения животных или человека.
Концепция Уотсона-Маурера-Миллера развивалась по самым разным направлениям как со стороны экспериментаторов, так и со стороны клиницистов. Краткий обзор критических замечаний является существенным для понимания того, какие изменения пришлось внести в эту концепцию, чтобы она стала созвучной современному знанию.
Первый и очень важный упрек заключался в том, что теория Уотсона основывалась на изучении единственного случая, – а именно случая с маленьким Альбертом. Впоследствии экспериментаторы (English, 1929; Bregman, 1934) не смогли повторить результатов, легших в основу концепции. Это наводит на мысль, что явление, о котором шла речь, очень сильно зависит от индивидуальных различий, а теория Уотсона не оставляла для них места. Конечно, автор говорит о том, что «возможно, придется признать, что такая стойкость условных реакций, выработанных в раннем детстве, характерна для конституционно-неполноценных людей» (Watson and Rayrer, 1920, p. 14). Однако эта единственная фраза противоречит настойчивым утверждениям в основных трудах об абсолютном господстве окружающей среды и малом влиянии генетических факторов на поведение человека. Кроме того, понятие «конституционной неполноценности» не имеет ни экспериментальной, ни теоретической основы.