Тревожная служба
Шрифт:
– Спасибо, хозяюшка, за хлеб, за соль.
– На здоровье, - певуче ответила красивая украинка. - Не взыщите, добрый человек, - чем богата, тем ц рада.
– Курят у вас? - осведомился прохожий.
– Курите, курите, - разрешила женщина. - Без табачного дыма и в хате как-то тоскливо. Муж мой курил.
– А где же муж-то?
– В Червонной Армии. Второй месяц служит соколик мой!
– Скучаешь небось? Налюбиться-то, поди, так и не успела?
– Какое там... Только свадьбу сыграли, а тут вскорости и повестка. Ничего, впереди времени много. - Хозяйка влюбленными глазами досмотрела, на фотографию мужа,
– Понесла? - бесцеремонно расспрашивал старик, глаза его, черные, жгучие, бегали по ладной фигуре молодой женщины.
– Понесла...
– Как живете-то? Бандиты не тревожат?
– Какое там - не тревожат! И что это за люди? - начала жаловаться хозяйка. - От немцев терпели. Ну ладно, те - чужие. Войдут, бывало, лопочут что-то, а что - и в толк не возьмешь. Поймешь, когда со двора что-нибудь поволокут. Эти же - свои, на одном языке говорят. А что вытворяют, батюшки-светы! Хуже фашистов.
– Гляди ты, - буркнул старик.
– От околицы до центральной площади скачут с гоготом, свистом. Каждый держит в руке винтовку и лупит куда попало. С криком разлетаются по сторонам куры и гуси. Многие под копытами гибнут. Прямо, как в гражданскую. Дедушка рассказывал, что тогда так же вели себя какие-то Махно, Ангел, Ус, Маруська... Вот и эти такие же. Пристанут как с ножом к горлу: давай хлеба, сала, горилки, обужи-одежи, давай коней. А где взять? Они же, ироды, почитай, каждую неделю наведываются. Особено бесчинствует банда "Левши".
– Это кто же такой?
– Самого не видела ни разу. Говорят, кулацкий сынок. Советы у папаши отняли мельницу, крупорушку, маслобойню... Вот сынок и зверствует. Он, слух был, трех жен в гроб вогнал.
– Гляди ты, - снова буркнул гость. Затянулся цигаркой и спросил: - Куда же народ-то смотрит? Или кишка тонка?
– Почему - тонка? - обиделась хозяйка. - Вначале, по правде сказать, боязно было. Даже мужики не знали, что делать. Дашь бандиту хлеб, сало, коня - сам ноги протянешь и семья тоже. Не дашь - тебя повесят, жену и детей малых не пожалеют. Куда ни кинь - все клин. Теперь - другое. На днях у нас отряд самообороны образовался. Вся деревня записалась. Даже женщины. Я пулеметчица! - погордилась женщина.
– Что, и пулеметы у вас есть? - удивился гость.
– И не один! А еще - винтовки, автоматы, гранаты... Все ложа в сельсовете сложили. В стрелковом кружке каждый день идут занятия. Завтра будут экзамены, а после них оружие выдадут на руки. Пусть теперь "Левша" сунется. По тревоге вся деревня вмиг соберется.
– Как же вы решили тревогу объявлять? - поинтересовался старик. Церкви у вас нет, в набат не ударишь.
– "Левша" сам объявит, - улыбнулась женщина. - Я же говорила, с каким шумом он в деревню врывается. Раньше мы от него по погребам прятались, разбегались кто куда. А теперь к сельсовету будем собираться. Между прочим, бандиты всегда нас к сельсовету сгоняли, когда объявляли о поставках провианта...
Долго беседовали скупой на слова прохожий и словоохотливая хозяйка. Наконец старик засобирался.
– Куда же вы? - женщина всплеснула руками. - Стемнеет скоро, да и на дождь запохаживает.
– Темнота и дождь не только враги. Они и союзниками могут быть, загадочно ответил старик, попрощался и ушел...
Осторожный стук в окно раздался поздно ночью. Молодая
– Разбудил я тебя, молодица? - Старик схватил женщину на руки, толкнул дверь в хату. Упала с плеч шубейка. Ночной гость отбросил ее ногой и шагнул к кровати.
– Спасите! - закричала женщина.
– Молчи, пу-ле-мет-чи-ца! - Старик зажал ей рот корявой, пахнущей ружейным маслом и дегтем ладонью. - Сама же жаловалась, что недолюбила, сама говорила, что "Левша" трех баб на тот свет спровадил. Ты четвертой будешь!..{7}
После лично проведенной разведки, когда молодая солдатка по простоте душевной рассказала "Левше" много лишнего, тот решил изменить тактику. Бандиты появились в деревне ночью незамеченными, под проливным дождем. Заколов штыком сторожа сельсовета, бесшумно погрузили на брички оружие. Так же бесшумно захватили сельских активистов...
Сигналы о зверствах банды "Левши" поступали отовсюду: и в штаб полка, и в районные отделы МГБ, и в советские и партийные органы. "Левша" переодевал своих головорезов то в форму кавалеристов Советской Армии, то работников милиции. А однажды напялил на часть своей своры форму воинов внутренних войск и послал их в село, в котором остановилось на дневку одно наше подразделение ("Левша" об этом не знал). Бойцы стали искать среди прибывших земляков, закурили. Наш офицер не проверил документы у "командира", допустив тем самым преступную халатность, которая могла стоить жизни нашим солдатам. Бандитов было меньше, и они не осмелились вступить в схватку, а вскоре построились и покинули село.
До войны "Левша" вел себя тихо. Когда пришли фашисты, стал полицаем. А после разгрома захватчиков возглавил шайку головорезов. Неслыханным зверством отличался этот бандит. Попавшим в его руки сельским активистам живым вспарывал животы, набивал зерном ; и глумился:
– Это вам за мельницу! Чтоб к утру мне крупчатки печенками и селезенками намололи...
Почти в каждом населенном пункте были отряды самообороны, во главе которых стояли бывалые фронтовики-коммунисты. Почти все западные украинцы поднялись против кучки оголтелых националистов. Но почти в каждом населенном пункте были, к сожалению, и пособники бандитов. Единицы. Но как они затрудняли борьбу с бандеровцами! Не велика ведь ложка дегтя, а может испортить бочку меда какой угодно величины. Но с "Левшой" надо было кончать несмотря ни на что!
"А что, если сыграть на противоречиях? - пришла мне в голову мысль. Поссорить "атамана" с "боевиками"?
Мы узнали, что "Левша", хотя и делится награбленным добром со своими единомышленниками, тем не менее большую часть забирает себе и отправляет на хутор, укрытый в горах. Узнали мы и другое - он сожительствует с женами "боевиков".
Немного раньше нам стало известно о "почтовом ящике" бандитов, устроенном в дупле росшего в чащобе огромного бука. На него наткнулись ребятишки, собиравшие в лесу ягоды. Мальчишки оказались смышлеными и о своей находке рассказали учителю, а тот - мне.