Тревожный Саббат
Шрифт:
Он лежал в кровати, но не спал. Абсолютно голый. С девушкой…
Ким далеко не сразу сообразила, что та девушка — Ингрид. А когда поняла, вдруг почувствовала ликование. На мгновение фаерщице показалось, что где-то у нее над головой взрывается фейерверк. Она превратилась в заключенного пожизненно, которого внезапно амнистировали. Больным, выздоровевшим после тяжелого недуга. И теперь она была свободна и имела право распоряжаться собственной жизнью.
Ким встала на колени и во все глаза смотрела на Еретика, перебиравшего
Девушка не могла говорить. Ее глаза наполнились слезами:
— Дотронься до моей груди, — сдавленно проговорила она, поднимая толстовку. — Я боюсь, что сердце выскочит из груди. Все закончено.
Еретик прикоснулся к ней изуродованной ладонью. А Ингрид подняла растерянные желтые глаза, которые, вероятно, впервые в жизни выглядели красивыми. Ким улыбнулась:
— Пока, ребята, удачи вам. А я пойду домой.
— Ты дома, — прошептал Женя.
Ким ничего не ответила. С ангельской улыбкой она укрыла их одеялом.
Затем собрала самые необходимые вещи и ушла без промедления.
Открыв ключом родительский дом, она ощутила знакомый с детства запах яблочного пирога. Обняла мать и бабушку, в двух словах объяснив им, что переезжает. И что Еретик теперь здоров, а значит, долг выплачен.
Девушка легла в свою подростковую кровать, на которой было выплакано столько слез. Свернулась калачиком, подоткнув одеяло. И впервые за много лет уснула с улыбкой на губах.
Глава 15, заключительная. И пришел Саббат…
Еще не сгустились сумерки, а на площадке для праздника по случаю Иванова дня собрались зрители. Но их не слишком интересовали танцоры и певцы. Все ждали укротителей огня с новой программой и в новом составе.
А между тем фаерщики наводили последние штрихи за кулисами, готовясь к выходу.
— Где эта чертова Ким? — недовольно спросила Ингрид. — Спит без задних ног после шаманской ночи? Мне вообще-то надо ее накрасить, чтоб хоть на женщину стала похожа.
— Может, ей плохо? Забеспокоился Чайна. — Все-таки человек пережил непростое время.
— Не смей говорить глупости, — воскликнул Асмодей. — Ким — большая умница, очень самоотверженный человек, который совершил невозможно. Она нашла наш семейный клад огромной ценности! Я теперь богат.
— Ты это уж раз десять повторил за сегодня, — вздохнула Ингрид. — Но мне очень надо увидеть Ким перед выступлением. Попросить прощения.
— А есть за что? — напрягся Чайна.
— Это наше дело, — начала Ингрид, но вдруг резко замолчала, потому что за кулисы вдруг зашла незнакомая девушка.
Фаерщики отреагировали по-разному:
Заратустра прошептал:
— Иней…
Чайна посмотрел с нескрываемым интересом и улыбнулся.
А Ингрид поджала губы и прошипела:
— Посторонним вход запрещен. Прошу удалиться.
— Да
Она подошла ближе к фаерщикам. Те оцепенели.
Это была Ким, но какая Ким! Кружевной корсет, короткая юбка-солнце, высокие сапоги на каблуке, парик (длинные светлые косы, которые та носила на работе), яркий макияж. Теперь даже злейший враг не назвал бы ее роботеткой.
— У тебя появилась грудь, — захихикала Ингрид.
— Она у меня всегда была, — пожала плечами Ким. — Просто футболки и толстовки ее скрывали. Вы же знаете, как я боюсь стать объектом желания.
— И талия, и ноги, и лицо — все какое-то другое, — продолжил Чайна.
— Ага, и волосы, представьте себе. Люди, очнитесь, я училась в цирковой школе! И там привыкла к перевоплощениям. А фигура… Каждый день я бегаю, да и вообще спортивный человек. Макияж и парик — дело наживное. Поймите, я же осталась прежней роботеткой Ким, просто апргейдившейся для выступления.
— Мы понимаем это и еще раз подчеркиваем твое право на неприкосновенность частной жизни, — церемонно вымолвил Заратустра. — Но ты очень красивая!
— Ха! Когда ты впервые меня увидел, то так не считал, — ухмыльнулась Ким.
— Я изменил свое мнение, и это произошло не сегодня, — тихо ответил Асмодей.
Даже в полутьме было заметно, как изменилось лицо Чайны, и покраснела Ким.
Но фаерщик быстро взял себя в руки:
— Выпьем немного для бодрости мате. У нас выступление через пятнадцать минут.
Ким первой взяла чашку. Напиток бередил кровь, придавал ясность, но не мог спасти от грустных мыслей. Фаерщица вспомнила свое первое выступление. 12-летняя девочка крутит горящий обруч и смеется. Тогда было не страшно. Сейчас — очень. Но еще больше Ким боялась другого. Отказа длинноволосого и бородатого человека, который сидел и с невозмутимым видом поигрывал тростью с набалдашником-волком.
— Пора идти, — прошептала Ингрид.
Чайна подошел к Ким, будто бы хотел что-то ей сообщить. И протянул руки. Девушка мгновенно отшатнулась:
— Ты что, Чай? Мой внешний вид не может изменить, слышишь, ничего!
Сильные накачанные руки Чайны безвольно опустились.
— Берем реквизит и на выход, — скомандовал Асмодей.
Ким подхватила веера, обручи, пои и поднялась на сцену. Ей вдруг стало страшно. Не так, как в туннеле, когда она впервые увидела Ницшеанца. А зябко, нехорошо и как-то неуютно.
«Страшный Саббат», — тихо сказал кто-то. Девушка выбежала на сцену.
Они с Ингрид крутили горящие веера, а ребята — даббл-стаффы. Ким почти ничего не видела — ни зрителей, ни луну, ни даже Ницшеанца, наблюдавшего за ней. Только огонь, слишком много огня. Затем был номер «Кармен» с горячей испанской музыкой и длинными юбками, которые так легко могли загореться.