Трезуб-империал
Шрифт:
— Он дом себе строит. Я ему с ребятами… — Андрей Андреевич замолчал, потом махнул рукой: — …кирпич помогал класть.
Володимир, краеведческий музей, 10:20.
Часнык, как и сообщила уборщица на входе, был в зале Великой Отечественной войны, почти в самом конце экспозиции. Едва увидев пришедших, старик опустил крышку стенда и поспешил им навстречу.
— А, Северин Мирославович! — воскликнул он. — Приветствую. Весьма рад вас видеть.
Весь зал светился красным цветом —
— Здравствуйте, Алексей Тимофеевич, — Сквира пожал протянутую руку, потом повернулся к Икрамову. — Вот, Сурат Бахтиерович, это тот самый археолог, педагог…
— …И друг Ревы! — воскликнул подполковник. — Это такая честь для меня!
— Да ну! — смутился старик.
Они обменялись рукопожатиями.
— Еще ни единой души нет, — сказал Часнык. — Давайте здесь присядем? — Он указал на несколько стульев у стены.
Прямо перед Северином Мирославовичем на полу стояли артиллерийские снаряды и сложенные в пирамиды винтовки. Над головой висел огромный плакат с надписью «20 июля 1944».
— Двадцатое июля — это, я так понимаю, день освобождения города? — спросил он.
— Именно так, — кивнул Часнык. — С освобождением тогда сильно затянули. Луцк взяли на полгода раньше. А это всего в семидесяти пяти километрах отсюда!
— Да, — Икрамов покачал головой, — затишье на фронтах…
— Именно! Фашистов из Володимира изгнали всего за девять месяцев до падения Берлина. Население, а его из довоенных двадцати пяти тысяч осталось всего семь, вовсю тогда обсуждало слухи, что новая граница с Германией пройдет где-то рядом, и Володимир останется на немецкой стороне. Но двадцатого июля все прояснилось — части Тринадцатой армии Первого Украинского…
— Товарищи, здравствуйте! — в зал ворвалась Кранц-Вовченко.
Она, похоже, ни секунды не сомневалась: о чем бы мужчины ни разговаривали, ее появление должно все затмить.
Все вскочили.
— Капитан, Олекса, — свысока, по-командирски поприветствовала Марта Фаддеевна мужчин, принимая как должное и подставленный стул, и принятый с ее плеч мокрый плащ, и ожидание, пока она сядет… — А вы, должно быть, подполковник госбезопасности Икрамов!
— Рад встрече! — тот вновь вскочил и изобразил нечто, что при желании можно было бы истолковать как полупоклон.
— Отлично, все в сборе. Как ваша политинформация, капитан? — обратилась старуха к Сквире.
— Мы осудили преступную политику Израиля, — мрачно пробурчал тот.
— Уверена, вы все тщательно обдумали, прежде чем принять такое решение, — заметила она и тут же, без паузы, добавила: — Кстати, альбом, который вы нашли у Рыбаченко, несомненно, из коллекции Ореста. — Она достала несколько листов бумаги, исписанных мелким аккуратным почерком. — В первой колонке — монеты данной тематики из собрания Ореста. Конечно, насколько я смогла их вспомнить. Во второй — монеты
— У Геннадия была приблизительно треть от всего списка, — пробормотал Сквира, просматривая листки.
— Вы еще и математик! — воскликнула Марта Фаддеевна.
— Мне повезло, я учился в школе. — Капитан аккуратно сложил списки. — Если вы не против, я подошью это к делу.
— Подшивайте! — хмыкнула старуха.
— Еще просьба. Вы могли бы записать в точности, что говорил Рева во время своего последнего звонка к вам?
— Могла бы, — Марта Фаддеевна вновь открыла сумочку и принялась в ней рыться. — Уже записала.
— Неужели я настолько предсказуем? — вздохнул Сквира.
Кранц-Вовченко пожала плечами и отдала ему очередные листы…
В этот момент Икрамов достал из нагрудного кармана монету короля Максима III и протянул ее старухе. Марта Фаддеевна тут же забыла о Северине Мирославовиче. Она осторожно положила золотой кружок на ладонь, вслепую порылась в плаще, потом пощелкала пальцами. Часнык, заглядывавший ей через плечо, отбежал к соседнему стенду и вернулся с большой лупой. Старуха выхватила ее и уставилась на монету.
— Полный бред, — высказалась она.
— Бред и есть, — согласился Сквира.
В зале вновь воцарилась тишина. Кранц-Вовченко и Алексей Тимофеевич вертели в руках диковинную находку, время от времени вырывая ее друг у друга. Их лица сияли. Потом, не в силах сдержать эмоции, Часнык захлопал себя по бокам и завертелся на месте.
— Это!.. — забулькал он. — Это!.. Да вы понимаете!.. Это же…
Кранц-Вовченко повернулась к Сквире и, не обращая внимания на Алексея Тимофеевича, сухо, будто нарочно убрав все эмоции из голоса, произнесла:
— Если бы девственным жителям тундры, какими они были еще сто лет назад, показали жирафа, впечатление было бы таким же — этого не может быть!
— Эта монета есть порождение не нашей вселенной, — бросил Часнык.
Сквира усмехнулся. Похоже, Алексею Тимофеевичу пришла в голову та же мысль, что и Реве. Орест Петрович читал в воскресенье утром книгу о параллельных мирах…
— Тяжеленная! — сказала старуха. — Золото? Сколько весит?
— Золото, — кивнул Северин Мирославович с гордостью, будто выбор металла для этой монеты было его личной заслугой. — Двадцать восемь граммов.
— Ничего себе! — поразилась Марта Фаддеевна.
— А вы мыслите, — упрямо перебил всех Алексей Тимофеевич, — что такая монета могла возникнуть в нашем мире? Прочтите историю Галицко-Волынской земли, представьте себе, как сейчас выглядели бы монеты этой страны…
— Интересный трезуб-империал, — задумчиво проговорила себе под нос старуха.
— Трезуб-империал? — заинтересовался Икрамов.
— Империал — это золотая монета большого веса, выпущенная центральными властями, — пояснила Кранц-Вовченко. — В название иногда добавляют имя герба…