Три часа ночи
Шрифт:
Глядя на маму, я забеспокоился. Мои ноги подкосились.
Мама медленно подняла голову и несколько секунд смотрела на меня, будто не узнавая. Затем вздрогнула и произнесла:
— Иди ко мне, сынок.
Я подошел, и она взяла меня за руку.
— Прости меня, прости меня, сыночек мой.
— Ты о чем, мама?
— Иногда мне кажется, что я никудышная мать, что я плохая мать. Прости меня.
Мне хотелось ответить: «Что за глупости! Вовсе ты не плохая мать! Ты не виновата в том, что папа ушел. Я в этом тоже не виноват. Ни ты, ни я в этом не
Но я не сумел произнести эти слова вслух, как и во многих других случаях, когда должен был что-то сказать и не мог этого сделать. Мама заплакала, я тоже заплакал, стыдясь своей внезапно нахлынувшей немоты, молча обнял маму, ощутил кожей мягкую ворсистую поверхность ее красного пальто и вдохнул запах ее кожи, гладкой и сухой, точно старинный кристалл талька.
Мама встряхнулась, подняла руку и кончиками пальцев вытерла слезы с моего лица, а потом попросила, чтобы я не волновался, потому что у любого человека бывают минуты отчаяния.
Бывают и проходят, добавила она.
После чего встала, погладила меня, поцеловала в лоб, сказала, что опаздывает, и ушла.
13
Слушая воспоминания отца о временах их с мамой студенчества, я улавливал в его поведении некую двойственность. Он то испытывал явное облегчение и даже был счастлив, что у него наконец появилась возможность вести со мной этот откровенный разговор, то смущался и замыкался в себе. Я чувствовал, что он колеблется.
Когда, рассказав, что спустя три года после помолвки они с мамой расстались, отец в очередной раз погрузился в молчание, я с нажимом произнес:
— Мне хотелось бы услышать эту историю целиком.
Он взял салфетку и тщательно протер очки, которые были идеально чистыми.
— Мы обручились спустя несколько месяцев после происшествия у фонтана и прожили вместе около двух с половиной лет. Мне было двадцать четыре года, меня только-только приняли на должность ординарного ассистента, когда… скажем так, мы с твоей мамой расстались.
— Ординарный ассистент? Что это за должность?
— Сейчас ее уже упразднили. Иерархия была такова: если после получения диплома научный руководитель предлагал выпускнику продолжать деятельность на кафедре, этот выпускник становился ассистентом-волонтером. То есть он выполнял ту или иную работу, но ничего за это не получал. Дальше ассистенты-волонтеры участвовали в конкурсе на должность ординарного ассистента. Тот, кто побеждал в этом конкурсе, официально становился сотрудником университета, ему назначали оклад и давали преподавательскую нагрузку. Следующей ступенью иерархии была должность ординарного профессора.
— Именно в этой должности сейчас находитесь вы с мамой.
— Ну да.
— Стать ординарным ассистентом в двадцать четыре года было нормой для тех лет?
— Такое случалось не очень часто, но особой сенсации в этом не было.
— Когда ты стал профессором?
— В двадцать восемь.
— А это было нормой?
— Вообще-то нет. Как правило,
— А почему вы с мамой решили расстаться — ну, в те времена, когда оба были еще студентами?
— Я не уверен, что говорить об этом — хорошая идея.
— Ты родился в тридцать втором году?
— Да. А при чем тут это?
— И расстались вы с мамой, когда тебе было двадцать четыре? То есть в пятьдесят шестом?
— Верно. К чему эти уточнения?
— Мы говорим о событиях почти тридцатилетней давности. Должно быть, случилось нечто ужасное, раз ты не уверен, что говорить об этом — хорошая идея. — Мне понравилось, как ловко я это сформулировал. С долей язвительности, но не выходя за рамки приличия. Получилось высказывание, достойное взрослого человека.
Отец кивнул и закурил еще одну сигарету. В этот миг я впервые в жизни заметил, что ногти и первые фаланги указательного и среднего пальцев его правой руки желтые от никотина.
— Ладно, на самом деле не совсем правильно говорить, что мы решили расстаться. Решение приняла твоя мама, а я лишь смирился с ним. Все произошло в одну из мартовских пятниц. Вечером мы собирались сходить в кино. До сих пор помню, что за фильм мы хотели посмотреть — «В последний раз, когда я видел Париж» с Элизабет Тейлор. Он снят по рассказу Фитцджеральда, который на тот момент был одним из моих любимых писателей. Я заехал за твоей мамой, но она неожиданно заявила, что хочет пройтись, потому что у нее есть ко мне разговор. — Папа невесело хмыкнул. — В общем, сынок, будь начеку, если твоя девушка или жена ни с того ни с сего изменит планы и предложит прогуляться и поговорить. Велика вероятность, что тебя ждет какой-то подвох. — Отец помолчал несколько секунд, по-видимому мысленно склоняя слово «подвох». — В том или ином виде, но подвох, — заключил он.
— И что мама тебе сказала?
— Несколько весьма избитых фраз. Но тогда я не знал, что они весьма избитые.
— Какие именно?
— Что ей нужно время подумать. Она заканчивала учебу, собиралась стажироваться за границей и хотела получить стипендию. Ей требовалось разобраться со своими чувствами, и она считала неправильным давать мне обещания, которые, возможно, не сумеет сдержать. В общем, все в таком духе.
— Это стало для тебя неожиданностью?
Еще один безрадостный смешок.
— Математикам, особенно молодым, свойственно не замечать таких мелочей, как изменчивость человеческой души. Иными словами — да, это стало для меня абсолютной неожиданностью.
— И что ты ответил?
— Хороший вопрос. Представляешь, я прекрасно помню, что мне сказала твоя мама, но собственный ответ начисто вылетел у меня из головы. Я был ужасно расстроен и ошарашен. По-моему, я попросил ее объясниться… A-а, точно: я брякнул, что ее решение кажется мне скоропалительным. Ну не идиот ли? Почему скоропалительным-то? Она ведь наверняка долго размышляла, прежде чем сказать мне об этом. Но в те времена такие нюансы были для меня тайной за семью печатями.