Три чашки чая
Шрифт:
Тремстам ученикам средней школы Шахабудин нужны были не только карандаши и тетради — детям необходимо было гораздо большее. «Младшие школьники учились в ржавых контейнерах. Восемьдесят девочек занимались прямо под открытым небом, — вспоминает Грег. — Они пытались учить уроки, но ветер засыпал им глаза песком и раскачивал школьную доску». Девочки были в восторге от новых тетрадей и карандашей. Они прижимали их к груди, чтобы не унес ветер.
Грег увидел, что несколько старшеклассников расположились в обгоревшей кабине бронетранспортера, подбитого противотанковой ракетой. Он подошел к ним. Школьники с гордостью показали свое самое ценное приобретение — швед из гуманитарной организации подарил им волейбольный мяч. «У этого шведа были длинные желтые волосы, как у горного козла», —
Когда Мортенсон уже направлялся к своей машине, над школой на бреющем полете пронеслись четыре американских вертолета «кобра». Они летели так низко, что можно было рассмотреть ракеты «хеллфайр». Доска, на которой учитель писал задания для девочек, от ветра упала прямо на камни и разбилась.
«Куда бы мы ни поехали, повсюду видели американские самолеты и вертолеты. Не могу даже представить, сколько денег потрачено на армию, — говорит Джулия Бергман. — Но где же гуманитарная помощь? В Америке я так много слышала о том, что мы делаем для народа Афганистана. Везде твердили, что главный приоритет для нас — восстановление страны. Приехав сюда, я не увидела ничего подобного. Для афганских детей Соединенные Штаты не сделали ничего. Мне было стыдно и больно».
«В АМЕРИКЕ ТВЕРДИЛИ, ЧТО ГЛАВНЫЙ ПРИОРИТЕТ ДЛЯ НАС — ВОССТАНОВЛЕНИЕ АФГАНИСТАНА. ПРИЕХАВ СЮДА, Я НЕ УВИДЕЛА НИЧЕГО ПОДОБНОГО. ДЛЯ АФГАНСКИХ ДЕТЕЙ СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ НЕ СДЕЛАЛИ НИЧЕГО».
На следующий день Мортенсон и Бергман встретились с директором школы Дурхани и передали школьные принадлежности четыремстам пятидесяти ученикам Узры Фейсад. Грег заметил, что школьникам приходится подниматься в классы на втором этаже по приставным лесенкам. Капитальные лестницы были разрушены, и восстановить их пока не удавалось. Школа не вмещала всех учащихся, дети занимались в три смены. Обрадованная возвращением Мортенсона, Узра пригласила американцев к себе домой.
Муж Узры был моджахеддином в армии Масуда и погиб во время войны. Узра жила как монахиня. Ее маленькая комнатка находилась прямо в здании школы. При талибах женщина бежала на север, в Талокан. Когда город пал, стала учить девочек тайно. Теперь же она открыто пропагандировала женское образование.
Узра опустила штору, закрывавшую единственное окно, сняла свою плотную накидку и повесила на крючок. Личного имущества у женщины практически не было — только новое, аккуратно сложенное шерстяное одеяло. Она разожгла маленькую газовую печку и стала готовить чай.
«Почему вы носите накидку? — спросила Джулия. — Ведь талибов больше нет».
«Я — консервативная женщина, — ответила Узра. — И делаю это по собственному желанию. В такой одежде чувствую себя в безопасности. Я заставляю всех своих учительниц надевать такую одежду, когда они отправляются в город. Мы не хотим давать повода запретить обучение девочек».
«Но разве вы не чувствуете себя… как бы это сказать… угнетенной в этой закрытой наглухо одежде?» — спросила эмансипированная жительница Сан-Франциско Джулия Бергман.
Узра впервые со времени их знакомства широко улыбнулась, и Мортенсон поразился тому, насколько красива эта пятидесятилетняя женщина, на долю которой выпало столько нелегких испытаний. «Мы, афганские женщины, видим свет через образование, — ответила она. — А не через отверстия в куске ткани!»
«МЫ, АФГАНСКИЕ ЖЕНЩИНЫ, ВИДИМ СВЕТ ЧЕРЕЗ ОБРАЗОВАНИЕ, — ОТВЕТИЛА ОНА. — А НЕ ЧЕРЕЗ ОТВЕРСТИЯ В КУСКЕ ТКАНИ!»
Зеленый чай был готов. Узра накрыла на стол и извинилась, что у нее нет сахара для таких дорогих гостей. «Я должна попросить вас об одной услуге, — сказала она после того, как все выпили чай. — Мы очень благодарны за то, что американцы избавили нас от талибов. Но я и мои учителя… Мы уже пять месяцев не получаем зарплату, хотя мне обещали все выплатить очень
Мортенсон и Бергман передали сорок долларов из средств ИЦА Узре и по двадцать долларов каждому из девяноста учителей ее школы.
Грег проводил Джулию в аэропорт и чартерным рейсом отправил ее в Исламабад, а сам стал раздумывать над тем, как найти в кабульских чиновничьих кабинетах деньги для учителей. На третий день бесплодных поисков пришел в полупустое Министерство финансов. Ему удалось встретиться с заместителем министра. Когда спросил у чиновника, почему Узра и ее учителя не получают зарплаты, тот только развел руками.
«Он сказал мне, что в Афганистан поступило меньше четверти средств, обещанных президентом Бушем. Из этих денег 680 миллионов долларов были „перенаправлены“ на строительство взлетных полос и ангаров в Бахрейне, [74] Кувейте и Катаре. [75] Судя по всему, шла активная подготовка к вторжению в Ирак, которого ожидали со дня на день».
На афганском самолете Мортенсон вылетел в Дубай, оттуда на английском — в Лондон, а оттуда, уже на американском, в Вашингтон. Он чувствовал себя ракетой, направленной в самое сердце собственного правительства. Его переполняла ярость. «Настало время искупить те страдания, которые мы принесли афганскому народу, и сделать что-то полезное для этой страны. Я был так разъярен, что всю дорогу до Вашингтона бродил вдоль самолетных кресел, — вспоминает Грег. — Если мы не можем обеспечить сорок долларов зарплаты самоотверженной учительнице, как же можно ожидать победы в войне с террором?»
74
Бахрейн — островное государство на архипелаге Бахрейн в Персидском заливе.
75
Катар — государство в Юго-Западной Азии, расположено на северо-востоке Аравийского полуострова, граничит с Саудовской Аравией и ОАЭ.
«ЕСЛИ МЫ НЕ МОЖЕМ ОБЕСПЕЧИТЬ СОРОК ДОЛЛАРОВ ЗАРПЛАТЫ САМООТВЕРЖЕННОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕ, КАК ЖЕ МОЖНО ОЖИДАТЬ ПОБЕДЫ В ВОЙНЕ С ТЕРРОРОМ?»
Мэри Боно была женой знаменитого поп-певца Сонни Боно. Судьба этой женщины складывалась непросто. Сонни являлся членом Палаты Представителей Конгресса США от республиканской партии. В 1998 году он погиб, катаясь на горных лыжах. Ньют Гингрич, в то время спикер Палаты Представителей, предложил Мэри занять политическое кресло мужа. Сначала та решила, что это просто шутка, поскольку никогда не занималась политической деятельностью. Когда-то она была гимнасткой, увлекалась альпинизмом, работала инструктором по фитнесу. В Вашингтон попала в возрасте тридцати семи лет и совершенно не походила на истинную республиканку, особенно когда демонстрировала свою спортивную фигуру в вечерних платьях на официальных приемах.
Однако очень скоро о Мэри Боно, обладавшей не только незаурядной внешностью, но и острым умом, заговорили как о восходящей звезде республиканской партии. К тому времени, когда Мортенсон приехал к ней на Капитолийский холм, Боно убедительно победила на выборах в Конгресс и пользовалась заслуженным уважением коллег. Несмотря на то что в американском Конгрессе преобладают мужчины, эта женщина среди них не терялась.
«Прилетев в Вашингтон, я не знал, что делать. Чувствовал себя, как в афганской деревне, — чужаком, не знающим местных обычаев, — вспоминает Мортенсон. — Мэри посвятила мне целый день; провела через туннель, соединяющий здание, где находился ее кабинет, с Капитолием. По дороге мы встретили десятки других законодателей, и Мэри представила меня всем. Рядом с ней конгрессмены краснели, как школьники. Краснел и я, потому что представляла она меня так: „Вам обязательно нужно познакомиться с этим человеком. Это Грег Мортенсон, настоящий американский герой“».