Три четверти
Шрифт:
— Шухер, — раздался шепот Овцы.
Кит убрал руку и оперся на стену рядом со мной — как будто мы просто разговариваем. Внизу показались Моча с англичанкой.
— Домашнюю работу обсуждаете? — пошутил Моча. Англичанка хихикнула — кажется, она старалась ему понравиться.
Я оттолкнула Кита и бросилась вниз по лестнице.
Я не думала, куда бегу.
Я старалась посчитать шаги, хотя они были очень быстрые: десять, семнадцать, двадцать пять.
Вниз, по первому этажу, за дверь, на улицу. Без куртки и рюкзака. Просто бежала, и
Я слышала, как кровь стучит у меня прямо в сердце: раз-два, раз-два, раз-два. Как поезд. Казалось, сейчас оно выпрыгнет через горло прямо изо рта. Однажды мы с мамой смотрели фильм, где два тигра гнали антилопу. Я тогда очень плакала, потому что в итоге они ее поймали и съели.
Сегодня антилопа — это я.
Я оказалась у лестницы, ведущей на крышу гастронома. Совсем недавно мы с Воробьем тут говорили про Робера д’Артуа. Было холодно и скользко, а воздух обжигал кожу, но я этого не чувствовала. На лестнице я чуть было не поскользнулась, но вовремя поднялась и помчалась дальше вверх, на крышу. Я добежала до края и посмотрела вниз. Там двигались маленькие фигурки людей, а к остановке подъехал троллейбус, который идет к метро. Я посмотрела в другую сторону и увидела, что они поднялись по лестнице. Впереди Кит, за ним Овца, Головастик, Сыроежка. Позади белое длинноносое лицо Воробья.
— Куда намылилась? — Кит захихикал и начал приближаться ко мне.
— Эй, потомница, мы еще не закончили, — крикнул Овца, зажал пальцем одну ноздрю, а другой сморкнулся на снег.
Я перенесла ногу через перила.
— Стоять, — взвизгнул Кит, но как-то не слишком уверенно.
— Не подходи, а то прыгну, — я сказала это очень тихо, но, кажется, они услышали.
Губы почему-то плохо слушались, а слова выговаривались с трудом.
Я еще раз посмотрела вниз.
Я увидела, что там собираются люди. Две тетки — в капорах.
Они смотрят наверх и показывают на меня пальцами.
Я закрыла глаза.
Я подумала про мамины руки: тонкие и белые с длинными пальцами, синими венами и квадратными большими ногтями.
Я подумала про платье бабушки, которая умерла: оно застегивалось на маленькие коричневые пуговки с золотыми точками посередине.
Я подумала, что Вторые бабушка и дедушка, наверное, сидят сейчас на диване в большой комнате и смотрят телевизор.
Я подумала, как папа смешно дразнит мои веснушки.
Я подумала, как Малютка хохочет, когда я щекочу ее и пукаю губами в голый живот.
И еще я вдруг поняла, что никогда больше не услышу голос Первого дедушки и не поссорюсь с ним из-за болтовни по телефону.
— Разошлись.
Я открыла глаза и обернулась. По лестнице поднимался Питон. Хотя на улице было где-то минус десять, не меньше, он был без куртки, без шапки и уж тем более без варежек.
Я перенесла ногу обратно и села
— Сволочи. Какие же вы скоты, — сказал Питон, и я заметила, что голос у него немного дрожит. Он говорил почти шепотом, но мне показалось, что даже люди внизу его услышали.
Он замолчал и оглядел всех.
— Думаете, вам все можно? Думаете, можно травить слабых? Унижать? Думаете, все это будет продолжаться вот так, безнаказанно, потому что ваши родители работают в школе? Кем ты себя возомнил? — Питон двинулся на Кита и взял его за шкирку.
— Руки уберите, — начал вырубаться он каким-то странным тонким голосом. — Я отцу все расскажу.
— Расскажи, расскажи. Я тоже много всего интересного расскажу и ему, и директору. И лично сделаю все, чтобы тебя из школы пинком под зад выгнали, — Он подошел ко мне и протянул руку: — Спускайся. Они тебя не тронут.
Я перелезла через перила и заметила, что меня всю колотит — как будто изнутри кто-то отбивает барабанную дробь.
На следующий день я заболела. У меня поднялась температура, и я почти все время спала. Сквозь сон я слышала, как кто-то звонил из школы, как мама говорила с этим кем-то странным, срывающимся голосом. Как потом они с папой обсуждали меня на кухне и папа предложил маме сигарету, хотя мама вообще-то не курит. Как приезжали Вторые дедушка с бабушкой и успокаивали маму. Бабушка привезла мне блинчики с творогом, но есть совсем не хотелось.
Через несколько дней мне стало лучше. Утром я проснулась, а у кровати уже сидела мама. Она внимательно на меня смотрела и гладила по голове.
— Почему ты не рассказывала?
— Что не рассказывала?
— Про школу.
— Я рассказывала.
— Совсем не все, как выяснилось.
— Откуда ты знаешь?
— Мне позвонил Питон.
— Пообещай, что не будешь злиться.
— Я не злюсь, я волнуюсь.
— Я боялась, что ты будешь думать, что я проститутка.
— Ты с ума сошла? — Мама отвернулась, и я с ужасом поняла, что она плачет, хоть и пытается сдержаться всеми силами. — Бедная, бедная моя девочка, — мама обняла меня и стала гладить. Почему-то я тоже разревелась, хотя на самом деле мне, наоборот, вдруг стало легко.
Когда я вернулась в школу, оказалось, что Кит там больше не учится. Вместе с ним ушел и Моча. Овца стал вести себя тихо и незаметно. Сыроежка тоже. Мы закончили седьмой класс, а потом родители решили снова меня перевести.
— И много еще школ вы мне поменяете?
— Если пойдет в том же духе, то немало, — мрачно заметил папа.
Но пока что в Совсем новой школе у меня все хорошо. Я перестала загадывать желания и переступать через границы между ступеньками. А еще повторять алфавит и считать шаги. Может, потому что я стала взрослее, а может, потому что все это ерунда, которая не влияет на то, что происходит. Правда, если совсем честно, я часто представляю, как будто бабушка, которая умерла, на самом деле жива и мы разговариваем.