Три дня без Веры
Шрифт:
– А твой парень – он что?
– Ничего. Я его бросила. Сволочь он.
Собаки стояли у скамейки и, ожидая команды, смотрели на Шурку, как бы говоря: «Ну что? Пойдем, что ли? Пора».
– А раз сволочь, – закончила Шурка, – то и говорить о нем не стоит. Пошли? А то баба Зина там волнуется.
– Ну-ка, дыхни, – сказала баба Зина, закрыв за ними дверь.
– Ладно тебе, – оправдывалась Шурка. – Мы на лавочке сидели, разговаривали.
Вера пожала плечами: мол, правда, на лавочке сидели.
–
Она еще долго ворчала, пока раскладывала диван и стелила белье – Вере на диване, как гостю, а Шурке – рядом, на полу.
За стеной ворчала баба Зина, а они ели голубцы и молчали, потому что рот был занят.
– Ну и вкуснятина, эти ее голубцы, – наконец сказала Шурка, положив из кастрюли добавку сначала Вере, а уже потом себе.
Кот Васька все это время терся о ноги и мурлыкал, потому что тоже, наверное, был не прочь полакомиться бабзиниными голубцами.
– Просто вкуснятина, честное слово.
– Это правда, – согласилась Вера. – Очень вкусно.
12
– Ты что? – спросила Вера, открыв один глаз.
Над ней стоял Полкан и, наклонив голову набок, внимательно смотрел на Веру, ожидая, когда она проснется.
– Ты что? – спросила Вера и снова заснула.
Когда она открыла глаза, Полкан радостно взвизгнул и, виляя хвостом, засунул голову ей под мышку. ,
– Эй, щекотно, – сказала Вера, одной рукой обняв Полкана, но продолжая лежать.
Полкан поставил на кровать одну лапу, потом другую и вильнул хвостом. Но Вера не вставала. Тогда Полкан попытался просунуть голову между ее спиной и кроватью, но это опять не помогло, и он стал с громким лаем прыгать по комнате.
На его голос прибежал Тишка и тоже радостно залаял:
– Встав-ав-ав!
На шум пришла Тяпа. Она с презрением посмотрела на Полкана и Тишку и легла у двери, положив голову на лапы.
Начало светать. За окном висело серое, неподвижное небо. Вера встала.
– Встав-ав-ав!
Полкан и Тишка, отталкивая друг друга, с радостным лаем бросились на кухню, чтобы известить бабу Зину о том, что Вера уже встала и можно готовить завтрак. Тяпа неторопливо поднялась и тоже ушла.
Вера нашла в коридоре свой рюкзак и, достав полотенце и зубную щетку, которые она предусмотрительно взяла с собой, вышла на кухню.
– Доброе утро.
– Доброе, – сказала баба Зина, которая уже хлопотала у плиты. – Умывайся – и завтракать.
– Можно я приму душ? – спросила Вера. – У меня полотенце есть.
– Я тебе полотенце уже приготовила. На двери висит – полосатое.
– Спасибо, – сказала Вера и потерла кулаками заспанные глаза.
Глупо таскать с собой в рюкзаке мокрое полотенце. Вера приняла душ и села завтракать, потому что баба Зина уже позавтракала с Шуркой, которая, как выяснилось, ушла раньше, чтобы перед школой зайти домой за
Баба Зина сварила для Веры два яйца всмятку и приготовила сырники.
– Вот это да, – удивилась Вера, увидев такое изобилие. – А мы утром овсяную кашу едим из пакетика – такая гадость.
Баба Зина оставила ее замечание без ответа.
– Баба Зин, – сказала Вера, прожевав сырник, – а у тебя родные есть?
Вера знала, что это бестактно, но уж очень ей было интересно, откуда у бабы Зины эта привычка – сырники по утрам готовить, и какие сырники. – Муж был, – сказала баба Зина.
– А он где?
– Умер. В сорок шесть лет. Встал утром, вышел из дома и умер – инсульт. Он авиаконструктором был. Высокий пост занимал.
– А дети?
Любопытной Варваре, как известно, на базаре оторвали нос – и Вера не раз об этом слышала. Вообще, любопытство не было ей свойственно. Родители воспитывали ее в строгости, и, будучи человеком замкнутым, она редко задавала вопросы. Но с бабой Зиной Вера не чувствовала привычной скованности. И потом, уж очень она хотела понять, почему у бабы Зины муж был, а детей нет.
– Хотели детей. Но не выходило. Врачи сказали, бесплодие. Но мы до последнего надеялись. А когда стало ясно, что уже не выйдет, потому что возраст пришел, хотели из детского дома взять.
– А почему не взяли?
– На это время нужно – это не так просто. А тут как раз муж умер. А одной куда мне ребенка – его накормить надо, обуть, одеть, а я не работала.
Вере было неловко, что она об этом заговорила, и, чтобы как-то загладить свою вину, она сказала: – Зато у тебя собаки – они тебя любят. Собаки – как дети.
– Вроде как дети, – согласилась баба Зина. А все таки человеку без семьи нельзя. Одному быть – хуже нет.
«Странно, – подумала Вера, – как бывает: одному, казалось бы, и детей заводить не стоит, как ее отцу, например, а вот тебе, пожалуйста. А другому сам Бог велел детей иметь – а он один. Разве баба Зина была бы плохой мамой? А бабушкой? О такой бабушке только мечтать. Она и накормит, и постирает. И поговорить с ней можно – не то что некоторые. Разве это справедливо?»
– Ешь, – сказала баба Зина, – а то в школу опоздаешь.
– Ага, – согласилась Вера и, чтобы не продолжать этот разговор, сунула в рот сырник.
В школу идти нельзя – она это знала. Ее отец не был бы ее отцом, если бы первым делом не побежал в милицию. А что он им сказал? Пропала – и все, наверняка. Вряд ли он сказал, что она сама ушла из дома. Значит, ее уже ищут. Вера слышала, что розыск объявляют на третьи сутки, не раньше. И если ее еще никто не ищет, то в любом случае в школе о ее исчезновении уже знают. А если отец, чтобы не запятнать, как он выражается, свое доброе имя, решил не сообщать в милицию и вообще никому не говорить, он просто придет в школу и там будет ее ждать. Вера понимала, что рано или поздно ей все равно придется вернуться домой, но сейчас она старалась об этом не думать.