Три дня в Дагезане
Шрифт:
Мазин нагнулся и подобрал желтоватую теплую гильзу. Из отверстия тянуло порохом. Это была небольшая гильза с характерным желобком от немецкого боевого карабина военных лет. Видимо, стрелявший спешил, раз не нашел ее на земле. Куда же он мог уйти? Каменистая площадка была частью тропы, ведущей в горы. Преследовать стрелка дальше было бессмысленно. Он мог укрыться за любым камнем и встретить выстрелом в упор. Мазин вышел из кустарника и направился к домику, не выпуская ружья из рук.
Коли в комнате не было.
– Николай!
– позвал Мазин.
– Здесь я,
– Зачем выходил?
Дожидаясь ответа, Мазин достал перочинный нож и ковырнул доску стола.
Коля молчал, не спуская глаз с лезвия.
– В нашем деле. Николай, главное - дисциплина. Ты нарушил приказ, и я больше не могу тебе доверять. Отправляйся домой!
Это прозвучало жестко, но не мог же он сказать: пуля, которую я извлекаю, могла попасть в тебя! Мазин ожидал возражений, заверений, что мальчуган не станет больше своевольничать, однако Коля глянул на пулю, насупился и молча пошел из комнаты.
"Пусть лучше обижается. Рисковать им я не имею права".
В рукаве стало липко. Кровь, сочившаяся из ранки, добралась до локтя. Игорь Николаевич скинул пиджак и рубашку и подошел к ведру с водой, что стояло на табурете за дверью. Он опустил туда кружку, когда за стеной послышались шаги.
"Вернулся!"
Мазин схватил ружье и стал в простенке. Человек за дверью остановился, не решаясь войти. Последовала длительная пауза. Было очень тихо. Только птицы в зарослях никак не могли угомониться. Потом дверь скрипнула. Человек на пороге, одетый в дождевик с поднятым капюшоном, осмотрел помещение, никого не увидел и сделал шаг вперед. В тот же миг ствол ружья уткнулся ему в бок.
– Игорь?!
– только и смог произнести Сосновский, увидев окровавленного Мазина с двустволкой в руках.
– Что с тобой?
Мазин взял со стола и молча протянул ему пулю.
– Тебя могли убить!
– Сосновский смотрел на разбитое стекло.
– Было бы забавно. "Подстрелен аки заяц на третий день отпуска, избежавши в свое время многия опасности". Хороша эпитафия?
Игорь Николаевич промывал рану левой рукой.
– Ты еще шутишь! Как ты попал сюда?
– В поисках Валерия. Он был здесь. Мне не понравилось его настроение. Крутится у него в голове нечто тревожное и небезопасное. Но к откровенности не склонен. Однако что за идиот вздумал сводить счеты со мной?
– Кто-то разгадал нашу хитрость, сообразил, что ты опасен.
– Возможно. Хотя никому я пока не опасен. Повидав всех этих людей, я заключил: среди них нет убийцы. И ошибся. Он есть. Значит, все мои предпосылки, или большая часть их, оказалась ложными. Придется засучить рукава. Видишь, какой энтузиазм?
– Что значит личная заинтересованность!
– съехидничал Борис.
– Да, кровь взывает к мести. Стяни-ка мне руку носовым платком. Между прочим, что скажешь о пуле? Говорят, у Филипенко есть винтовка.
– Матвей ушел в район.
– Проверить, где он находится сейчас, невозможно.
– Если Филипенко придет в милицию в середине дня - значит, он в дороге. Придется уточнить время его появления в
Но уточнять не пришлось. Егерь собственной персоной шел по тропинке вдоль озера.
– Легок на помин. Послушаем, что скажет.
– Что тут стряслось у вас?
– спросил Матвей сразу.
– Стряслось кое-что. А ты почему здесь?
– Пихту подмыло. Вода идет невиданно. В брод пойдешь - снесет как щепку. Вернулся я, значит, а Николай так и так говорит. Выходит, стреляли в вас, Игорь Николаевич?
– Было дело. Но не повезло стрелку. Пулю мне на память оставил и скрылся. Говорил тебе Николай про пулю?
– Сказал.
Мазин перешел на "ты".
– Хочешь взглянуть?
– Позвольте, если можно.
Он положил пулю в большую, корявую ладонь Матвея. Ему показалось, что пальцы егеря дрогнули. Пуля исчезла в ладони, Филипенко сжал кулак. Потом посмотрел, но бегло и опустил руку.
– Знакомая?
– спросил Игорь Николаевич с умеренным любопытством.
– Да нет... Так с одного раза не поймешь. Поглядеть бы, сравнить... Можно?
– Хочешь оставить пулю у себя? Пожалуйста. Не возражаешь, Борис Михайлович?
– Он встретился взглядом с Сосновским.
Филипенко быстрее, чем следовало, сунул руку в карман, однако Борис категорически повел головой.
– Ни в коем случае! Пуля - важнейшее вещественное доказательство. Давай-ка ее сюда, Матвей!
– Дело ваше. Я как лучше хотел, посодействовать.
Егерь протянул пулю Сосновскому. Тот положил ее в спичечную коробку. Мазин смотрел по-прежнему спокойно и доброжелательно.
– Пуля потребуется милиции.
– Дело ваше, - повторил Матвей.
– Завтра с утра попытаю еще переправиться. А сегодня без толку. Сильно бежит, зараза. Про стрельбу, как я понимаю, лучше помалкивать?
– Лучше.
Он потоптался, оставляя на полу следы грязных кирзовых сапог.
– Покудова, значит.
Мазин повернулся к Борису. Сосновский смотрел оживленно.
– Не перегнул, Игорь? Ты явно дал понять, что подозреваешь его.
– Все на месте. Судя по реакции, Матвей Филипенко - человек эмоциональный, горячий, как говорится, жестокий иногда, по вспышке, но не хитрец. Не его это стихия.
– Еще бы! Хорошо, что пуля осталась у нас.
– "У нас"? Ошибаешься. Пуля, что лежит в твоей коробочке, даже не похожа на ту, что продырявила мой плащ. Новый плащ, между прочим. Уверен, это не немецкая пуля.
Сосновский открыл коробок.
– Ты прав. Пуля от старой трехлинейки. А твоя?..
– На дне пруда скорее всего. Матвей не так глуп и не настолько сентиментален, чтобы хранить ее как сувенир.
– И ты позволил ему спокойненько провести эту операцию?
– Спокойненько? Ну нет. Нервничал он наглядно. Сам видел. Вывод? Стреляли из Матвеева карабина. Помимо того, что пуля немецкая, на ней была личная метка. Наверно, такие значки нарезаны на всех его пулях. Охотничье тщеславие. Пулю узнал Николай и поспешил к отцу. Но ни он, ни Матвей не знают, что мне известно о карабине. Правда, парень догадался, что я не доктор.