Три дня в Дагезане
Шрифт:
Валерий покусал верхнюю губу.
– А вы не из простаков, доктор. Может быть, это вы прокурор? Что-то вы в нашей беседе на допрос сбиваетесь. Не нравится мне это. Я сам к вам пришел.
– Важно понять, зачем вы пришли и с чем, с какой целью.
– С чем, я выложил. А вот зачем, ответить трудно. Предположим, вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вас подстрелили.
– Спасибо. Уверен, что в вашей иронии есть доля серьезного. Но не все вы сказали. Что-то еще у вас на душе осталось.
– Душа, док, - загадка. Особенно славянская. Оставим
– Откуда финиш, Валерий? Четверть дистанции.
– Я сошел с дорожки.
– А нам что делать?
– Бегайте. Можете забежать к старику и поинтересоваться его похождениями.
– Вы и утром его подозревали? Во время нашего разговора в хижине? спросил Мазин.
Художник вспылил:
– Я вам отвечал! Помните, что я отвечал? Никаких предположений! Я к вам не с догадками пришел, а с фактом. Не устраивает он вас - разрешите откланяться.
Он круто повернулся на каблуках, оставив на полу комок грязи, прилипшей к подошве, и вышел из домика.
– Нервный юноша, - проговорил Игорь Николаевич, раздумывая.
– Старика он подозревает. И не подошел к нему в лесу, потому что выслеживал, хоть и не нравится ему это слово. А зачем было следить, если он не знал, что стреляли по человеку в хижине? Не знал? Мог и не знать. Такие ребята легко заводятся. Но материал он нам подбросил. Куда только его употребить? И как систематизировать? Может быть, в самом деле спросить у Демьяныча? Он приглашал меня на чашку чаю.
– Постой. А что плел Валерий об отравлении?
– Это от избытка воображения. Сначала предостерег, потом говорит: зайди! Непоследовательно. Однако зайти придется. Не понимаю, зачем было старику тащить с собой карабин?..
Пасечник увидел Мазина в окно и гостеприимно распахнул дверь.
– Решились, Игорь Николаевич?
– Соблазнился чаем.
– Чаек готов. Он у меня всегда готов. Присаживайтесь.
– Как сапоги, Демьяныч?
– Великоваты сапожки оказались. Портянку подворачивать приходится. Не будет ли неловко, если я их егерю уступлю? Нога у него побольше...
Старик возился неторопливо, и ничего в его поведении не подтверждало подозрений Валерия, разве что желание угодить, да и в том не заметно было угодничества, скорее чувствовалось хорошее доброжелательство.
– Выходит, не продвинулось расследование, Игорь Николаевич?
– Расследование? Это вы, Демьяныч, неточно сказали. Расследовать милиция будет, а мы с Борисом Михайловичем помочь хотели по возможности, да похвастаться пока нечем.
– Может, оно и к лучшему, Игорь Николаевич. Дело замысловатое, запутаться легко. А коль результата нет - значит, на худой конец, и путаницы нет, ошибки нету.
Мазин улыбнулся.
– Кто ничего не делает, тот, по крайней мере, не ошибается?
– Попроще беру. Себя виню, наговорил вам лишнего.
– Лишнего?
– Именно. Про Валерия. Выдумка моя, несерьезно.
– Почему так строго, Демьяныч?
– Если уж
– Чем он вас обидел?
Пасечник подул на горячий чай.
– Да ничем вроде и не обижал. Скорее видимость одна. Человек так устроен: составит мнение и поверил, горе одно!
"Они почти одинаково признаются во взаимной антипатии!"
– Как сказал Цицерон: горе порождается не природой, но нашими мнениями?
– Очень верно, Игорь Николаевич. Запомнить такие слова хочется. Мнение - важный предмет. И у меня своя гордость есть. Хоть я не заслуженный художник и ничем не знаменитый, а человек простой, трудящийся, но люблю, чтобы меня люди уважали. Тщеславие такое. Здесь я с людьми поладил, никто не жалуется, а вот Валерий, чувствую, против меня настроен. Зла не делает, но в шутках, насмешках проявляется. То сектантом обзовет, то единоличником. А какой же я единоличник, если за колхозной пасекой смотрю? Зачем такие политические упреки делать? Недобрый он, Игорь Николаевич. Отцу завидовал, а это нехорошо. И насчет супруги его вел себя недостойно. Врать я вам не врал. Что видел, то было. А говорить не следовало. Перепуталось все, а я вроде бы мщу, счеты свожу. Потому повторно вас прошу: сплетню мою до следствия не доводите.
"Хитрит старик, - подумал Мазин.
– Вроде бы сожалеет, а сам не любит Валерия крепко".
– Напрасно беспокоитесь, Демьяныч.
– Успокоили, Игорь Николаевич, успокоили. А то я заметил, изменились вы с утра.
"Ему не откажешь в наблюдательности!"
– В самом деле?
– Сдержаннее стали, посуровели.
"Старик настойчив, и за этим не одно любопытство. Однако о карабине ни слова. Впрочем, если он не знает, что в меня стреляли, зачем ему говорить об этом?"
– С утра кое-что произошло, Демьяныч. В меня стреляли.
Мазин сделал паузу, а пасечник осторожно поставил на стол блюдце с недопитым чаем и вытер бескровные губы.
– В вас? Не ожидал. Слава богу, промахнулись. Как же это произошло?
– Я стоял у окна в домике на озере...
– начал Мазин, а окончив, спросил: - Как вам моя история показалась?
Ответ последовал фаталистический:
– Да раз возникло, Игорь Николаевич, смертоубийство, так что поделаешь? Кто такое начал, того не остановишь, пока он цели своей не добьется или, наоборот, шею не сломает.
– Цель-то в чем?
Пасечник глянул, как показалось Мазину, снисходительно.
– Не знаю, Игорь Николаевич. А вы?
И он принялся наливать себе чай. Не в чашку, а прямо в блюдце, очень крепкий чай из заварного чайника. Густого ароматного настоя.
– Есть у меня, Демьяныч, зацепка для поиска. Пуля. Нужно выяснить, у кого здесь карабин имеется.
Пасечник поднес блюдце к губам и причмокнул, раскусывая во рту кусочек сахара.
– Труда это не составит, Игорь Николаевич. Секреты здешние на виду. От своих не скроешь. Тесновато.