Три дня в Дагезане
Шрифт:
– И вы знаете?
– Знаю, да и без меня вам его фамилия известна.
– Догадываюсь, - согласился Мазин.
– Но не Матвей в вас стрелял. Потому что не такой он парень, чтобы карабин в лесу бросить.
– Бросить?
– Именно. Привелось мне той тропкой ехать утречком. Гляжу, стоит винтовка, к дереву прислоненная. Бесхозная.
"Прислоненная к дереву! Любопытная аккуратность".
– Что же вы с ней сделали?
– Как что? Отвез Матвею.
Мазину стало досадно. Подтвердилась простая и бесплодная версия. Похожая на мираж, проплывший заманчиво по горизонту. Филипенко не стрелял,
– Откуда ж мне было знать, что из этого ружья на вас покушались? Вот и доставил хозяину. Еще чайку позволите?
Мазин подвинул пустой стакан.
– Налейте. Вы здесь, значит, обитатель не постоянный?
– Временный. Пчелок подкормиться вывез.
– Калугина давно знали?
– Что вы!
– покачал головой пасечник, снисходя к простодушию собеседника.
– Откуда мне такого человека знать? В Тригорске по случаю пришлось познакомиться. Медок у меня Михал Михалыч брал. Он там в санатории лечился. Понравился ему мед, беседовать стали. Он и посоветовал пчел сюда на лето вывозить. Место тут подходящее. И народ любопытный.
– А вы любитель понаблюдать за людьми?
– Есть грех, Игорь Николаевич.
Пасечник часто и охотно называл Мазина по имени и отчеству, твердо и отчетливо выговаривая оба слова.
– Поделитесь, Демьяныч.
– Да о покойнике мы с вами уже рассказывали, и о Валерии с Мариной Викторовной.
– Два последних имени прозвучали вместе, случайно или преднамеренно объединенные.
– А других вы сами знаете: друг ваш Борис Михайлович, Филипенко - лихой человек.
– Лихой?
– Вот именно. Не уважаю я людей, которым живую тварь жизни лишить ничего не стоит. Да еще бахвалится. По-настоящему, зачем эта охота? Государство обеспечивает, в магазине продукты продаются, зачем же живодерствовать? Тем более заказник, природа Советской властью охраняется. А он, вишь, пушку какую завел и стреляет.
– Однако карабин вы ему вернули.
– Это, Игорь Николаевич, вопрос другой. Людей не переделаешь. Осудить я Матвея могу, а переделать не в силах. Если уж природа подогнала характер, с тем и помрешь. Горячий егерь, обидчивый, непростительный, а уж такой есть. Отбери у него карабин, другой заведет, а стрелять не перестанет.
– И по людям может?
– Охота все ж и человекоубийство - вещи разные.
– Несомненно. А что про Олега скажете?
– С неделю всего как в поселке объявился. Замкнутый парень. Гордец. С чего бы это, Игорь Николаевич, молодежь такая пошла? Вроде мы, старые люди, обидели их чем. Предками называют, за первобытных людей считают, вроде обезьян, от которых они, человеки, произошли. А вся цена этим человекам - что машинками разными обзавелись: один мотоцикл гоняет, другой Магнитофон крутит. Да так к этому барахлу прикипают, что ни мать, ни отец на дороге не становись. А уж чужого враз стопчут.
– И Олег вам таким показался?
– Не скажу. В себе парень. Что-то ищет, рыщет...
– Он искал самолет, который обнаружил Филипенко.
Демьяныч почесал
– Зачем ему самолет?
– Он журналист, хочет написать о погибших летчиках.
– Вот оно что... Ну, вроде я вам обо всех рассказал.
– Про Кушнарева не говорили.
– Что про него скажешь? Ближайший друг считался...
"Считался... казался... вроде бы..." А на самом деле? Кто есть кто в действительности?
Об этом думал Мазин, возвращаясь от пасечника. Снегопад почти прекратился. Белый покров скрадывал наступающие сумерки, но светло было только внизу, над головой, и по ближайшим склонам по-прежнему висели тяжелые, неповоротливые тучи.
Сосновский хозяйничал. В печи теснилось энергичное пламя. Стало тепло и уютно. Пахло жареным мясом.
– Перцовочки, старик, отведаешь? Перцовка собственного изготовления. Хороша, бесовка! Чем порадовал Демьяныч?
– Ларчик просто открывался. Он нашел карабин и отвез егерю.
– Ты поверил?
– Сам не знаю. Налей-ка горькой!
– Забавно, Игорь, получается. Знаменитый сыщик в тупике! Ты мне Печорина напоминаешь. Из "Тамани". Помнишь, как его контрабандисты околпачили?
– И прикончить хотели.
– Вот это не смешно. Значит, ничего из старика не вытянул?
– Определенного нет. Пожалуй, несколько изменилось мое отношение к нему.
– В какую сторону?
– Если говорить упрощенно, оно ухудшилось. Старик не такой доброжелательный, каким хочет казаться.
– Выпустил коготки? На кого?
– Он никого не подозревает, даже вступался, когда речь заходила, и все-таки не удержался, о каждом сказал такое, что может при случае наслоиться на тот или иной факт, создать неприятное впечатление.
– Это подозрительно.
– Вряд ли. У него не было необходимости покушаться на Калугина вторично, убивать тоже вроде незачем. История с карабином правдоподобна.
– Кого же подозревать?
– Пока я всех считаю невиновными.
– Обидно, что мы ничего не выяснили до приезда милиции. Даже то, что убил Калугина тот же тип, что стрелял в тебя, по существу, не доказано.
– Меня другое тревожит. Боюсь очередного кровопролития и не знаю, как его предотвратить. Как Архимеду, не хватает рычага. Если б знать, почему хотели убить меня?
– Ты опасен.
– Чем? Кручусь по поселку? Этого ж мало для убийства. Убивать меня имеет смысл в одном случае: если я напал на след, если получил преимущество в поединке, если противник попал в безвыходное Положение. Только в этой ситуации любой риск оправдан. Но я не вижу в своей позиции никаких, даже элементарных, преимуществ.
– Значит, видит он.
– Находится в приятном заблуждении?
– Не очень-то приятном. А что касается заблуждения... Не проглядели ли мы чего? Не выплеснули в ажитации с водой и ребенка? Что-то не заметили, не оценили! А он думает, что оценили.
Мазин заходил по комнате.
– Утверждать, конечно, невозможно, но это мысль. Нужно заново пересмотреть каждый шаг, каждую мелочь.
– Тигр! Осел! Стол не опрокинь!
– Тесно у тебя, Борька!
– Я ж не рассчитывал на взлет твоей неукротимой энергии. Думал, отдыхать человек едет. Будет рыбку довить, на коечке полеживать с журналом "Огонек", кроссворды решать.