Три года счастья

Kath1864

Пирс сжигает на заднем дворе все, что напоминает о случившемся ночью. Огонь уничтожает все : порванную одежду, украшение, серьги, потрёпанную кожанку.

Огонь только не может уничтожить воспоминания : оторванные конечность, перегрызенные горла, вырванные сердца и кровь. Огонь не в силах сжечь воспоминания. Садится у костра и вглядывается в огонь, вслушивается в треск, надеясь, что он заглушит воспоминания. Одри пришлось отдать свою одежду Пирс, а точнее черное кружевное, аккуратное платье длиной до колена, черные кожаные ботинки.

Шон не понимает, что

происходит, но Одри объясняет что ее подруга слегка перебрала с выпивкой в баре и ей нужна помощь. Улыбается через силу ставя перед ним тарелку с горячими тостами политыми ореховом маслом, которое так любил ее парень. Убеждается, что тот завтракает и только после этого выходит на задний двор.

— Что сжигаем, Мисс Пирс?

— Прошлое. Запах оборотней, от которого меня тошнит. Не переношу псину.

— Твой браслет наделен очень сильной магией.

— Я знаю, милочка, и твой парень, с его второй отрицательной, во время подвернулся мне под руку, иначе, из меня вышел бы не очень красивый иссушенный труп, как думаешь? Ты делала, о том, что я просила?

— Шон завтракает, и я намерена присоединиться к нему. Я заказала цветы. И вправду желаешь знать, что я думаю?

Кивает, садится рядом с Пирс, смотрит прямо в глаза, ведь Одри не из тех, кто боится. Она не боится ее. Пирс понимает, что она выскажет все.

— Любовь, забота, счастье, - начинает ведьма. — Ты всего этого не достойна, и знаешь сама. Знаешь и слепо тешишь себя самолюбием и эгоизмом. Все твои поступки, пролитая кровь, бесконечные бега от Клауса исходят от одного – Ты одинока и ненавидишь это. Ненавидишь себя, свои страдания и тебе спокойно только тогда, когда вокруг тебя страдают. Ненавидишь. Ты утонула во всей этой тьме и твою жизнь, даже жизнью назвать нельзя, потому что – это пустое существование.

— Я знаю. Знаю…

— И куда ты теперь пойдешь?

— На кладбище.

— Кладбище?

— Мне не придется пачкать свои руки кровью этой блондиночки. Ее убил один из доверенных людей Клауса, на глазах Элайджи, так даже лучше. Но, спасла мою жизнь. Теперь игру веду я, нужно только вовремя оказаться рядом Элайджей и « утешить» его. Это ведь, такая ужасная потеря.

— И ты спокойно говоришь об этом? Я уж знаю, как ты « утешаешь» мужчин, знаю твои методы.

— Да, потому что плевать на всех, и ты знаешь это. Еще я знаю насколько правильный Элайджа, знаю его слишком долго, поэтому уверенна, что он пожелает поступить правильно и проститься.

— Может, и ты однажды поступишь правильно, Кетрин.

— Я не могу позволить этого. Если я послуплю правильно, то проиграю. Проиграю.

Встает, смотрит на искры. Огонь все равно будет затушен и от него останется только пепел. Пепел.

Стоит и смотрит на пламя. Невыносимо. Кетрин ведь только делает вид, что довольна такой жизнью. Пустой жизнью, да и она сама знает об знает. Знает, что ведет пустую жизнь, которая становится веселее, когда та убегает от Клауса или развлекается проливая соленую кровь. Пустая жизнь. Катерина одела личину

Кетрин и не может просто так снять ее со своего лица, бросить

в огонь. Не может, ведь вместе с этой личиной, сгорит и она сама. Сгорит, обратится в пепел. Пламя погубит ее, ведь без личины Кетрин она слабая и беззащитная Катерина. Без этой личины пламя погубит ее. Личина защищает ее от огня и не позволяет пламенем огня причинить ей боль, уничтожить. Уничтожит. Сожжет. А Кетрин не желает гореть, Кетрин желает жить, выживать любой ценой.

*** *Кладбище Вудлон.*

Сказать прощай…

Прощай своей хорошей стороне.

Еще несколько часов назад Элайджа был испачкан кровью : с ног до головы.

Крики, сердца в сжатых пальцах, брызги крови. Кровь окрасила песчаный берег.

Рассвет.

К наступлению рассвета от бойни не осталось ничего, разве что окровавленный платок, который Элайджа выбросил в море.

Ничего.

От Мерлин могла остаться только горстка пепла, но он не допустит этого.

Жаль.

Достойна лучшего.

Элайджа не раскаивается с тем, что жестоко обошелся с людьми своего брата, ведь они отняли у него друга, вырвали сердце Мерлин на его глазах и поплатились. Их путь закончился, так же, как и ее – смертью. Достойное наказание.

Сожалению плюс чувства вины всегда дают в сумме то, что называется раскаянием.

Элайджа Майклсон раскаивается, признает свою вину перед Мерлин. Винит себя в том, что не уберег ее. Не спас. Не защитил. Не остановил.

Признает свою вину и ошибку, и сейчас обращается к Мерлин просьбой о прощении.

Спокоен, поправляет галстук, того, как коснулся деревянной крышке гроба.

В это утро на таком большом кладбище прощался только один человек, да и человек ли вовсе.

Закрытый деревянный гроб на который Элайджа Майклсон положил одинокую трубчатую белоснежную лилию – любимый цветок Мерлин. Она ведь тоже, как и эта лилия была одинока в этом мире.

Одинока.

Одиночеством и завершилась ее вечность.

Вечность завершилась деревянным ящиком, в котором теперь на век запечатано ее сердце.

— Я прошу твоего прощения. Я сожалею, что твоя вечность закончилась заточением в этом ящике. Я ведь тоже был заточен в гроб, благодаря моему брату Никлаусу, и ты знала об этом, знала, как тяжело каждый раз впадать вневедении, а еще труднее возвращаться. Возвращаться из тьмы, оттуда, откуда не существует выхода для людей, и теперь я понимаю, что не только для людей нет выхода из гроба. Выхода нет и для таких монстров, как мы. Любая вечность имеет конец…

Ничто не длиться вечно… Твоей вечности пришел конец и я сожалею, что для все закончилось заточением. Мне жаль… Ты была настоящей и желала помочь… Я прошу твоего прощения и благодарю за каждую подаренную мне минуту.

Комки земли с глухим стуком падают на деревянную крышку. Работники под внушением молча закапывали свежую могилу. Они привыкли к подобной безмолвной работе.

Мелкие камешки, комки почвы сползают по стенкам ямы.

Здесь нет никого кроме его и работников. Привык прощаться в одиночестве. Не умеет скорбеть напоказ. Сдержан.