Три года в тылу врага
Шрифт:
Партизаны подползли к усадьбе.
— Будете наблюдать. Самое неприятное место досталось тебе, Павел. Видишь собачью будку — залезешь в нее. Если ночью налет затормозится — действуй гранатами, создавай у немцев панику.
— У тебя место наблюдения выше, — сказал Клочко Петьке Ох, показывая на многолетнюю березу, которую со всех сторон обступали такие же высокие деревья.
— Ну, я полезу, — ответил Петька и стал осторожно забираться вверх по стволу.
— Задача ясна? — напомнил ему Клочко.
— А как же.
Через пару минут Петька Ох уже разглядывал конюшню,
Через разведчиков Петька Ох хорошо знал о делах в усадьбе. В первый же день помещик отобрал у рабочих совхоза скот, зерно, фураж и заставил их работать на себя с пяти часов утра до позднего вечера. Вскоре на усадьбу пригнали из Порхова около сотни советских военнопленных. С ними помещик поступал еще хуже. За малейшую провинность — расстрел, за невыполненную норму — порка и карцер. Утром их кормили жиденькой баландой, в обед — баландой погуще, а вечером давали мутный кофе и кусок непропеченного хлеба.
Через рабочих совхоза наши разведчики узнали, что на усадьбе гитлеровцы собираются открыть дом отдыха для своих офицеров и солдат, что уже строится для них публичный дом, а в Порхове отбирают красивых русских девушек.
Совхоз находился всего в десяти километрах от Порхова, и между ними поддерживалась постоянная связь. Поэтому нужно было действовать быстро и решительно, чтобы фашисты не успели подбросить из города подкрепления.
Когда Петька Ох узнал о том, что Клочко назначен руководителем отряда, которому поручен разгром помещичьей усадьбы, он ходил за ним по пятам и просился на операцию.
— Нечего там делать. Без тебя справимся, — отмахивался Клочко.
Дело в том, что Петька хотел увидеть живого помещика.
— Ведь сроду не видел! Только в книжках читал про них. Что за птицы такие? — не унимался Петька. — Возьмите, товарищ Клочко. У меня к ним ненависть от рождения.
Клочко сдался.
Было тихо. Утро только начиналось. И во дворе, около двухэтажного особняка, кроме двух полицейских с автоматами, никого не было.
Через полчаса из конюшни вышел старик, измятый и заспанный. Зябко ежась и осторожно переступая с ноги на ногу, он зевнул, подтянул заплатанные штаны из домотканого холста. Затем подошел к низкому сараю и открыл дверцу. Оттуда выскочили свиньи с отвисшими животами в окружении белых поросят. Выпустил кур. Они, деловито кудахтая, разбрелись по двору, принялись старательно разгребать землю.
Петька Ох изучил распорядок дня в усадьбе и уже знал, что будет дальше. «Сейчас начнет будить военнопленных», — подумал он. И действительно, старик вернулся в конюшню, и оттуда стали выходить военнопленные — худые и оборванные.
Через двадцать минут всех их погнали на работу в поле под охраной полицейских. На дворе остался только часовой.
До самого вечера просидел на березе Петька Ох. Он заметил, когда сменяются часовые, узнал, сколько солдат и полицейских в караульном помещении, разглядел подходы к складу с горючим, к сараям, к конюшне, где жили военнопленные.
И только когда везде погасили огни, он слез с дерева. Внизу его
— Пошли, — сказал начальник штаба.
Петька на ходу торопливо рассказывал ему о том, что видел.
Оборвать телефонную линию на Порхов было делом одной минуты. Затем бесшумно сняли часовых у ворот и около конторы.
В караульном помещении дремавший полицай при виде партизан с автоматами без слов поднял руки вверх.
Тем временем партизаны окружили особняк немецкого помещика. Едва Виктор Павлович Клочко переступил порог, как на него бросилась овчарка. Павел Кульбакин уже был тут. Он всадил в собаку очередь из автомата. И сразу же за дверью на втором этаже загремели выстрелы. Помещик и его охранник начали отстреливаться.
Партизанам помогали военнопленные. Они подкатили бочку с бензином, и через несколько минут особняк запылал. Горели тракторы, автомашины, горел будущий дом отдыха и публичный дом.
А Петька Ох не спускал глаз с окон особняка: вот-вот выпрыгнет помещик. И тогда Петька живьем возьмет его в плен. Но в окнах никто не показывался. А когда пламя охватило карниз, он услышал два выстрела.
— Застрелился, сука! — крикнул Петька. Потом подумал и добавил:
— Туда ему и дорога.
Петька увидел военнопленных. Они были совсем рядом. В отблесках пожара на их лицах, изможденных и бородатых, горели радость и ненависть.
И Петька понял: нет больше юности. А есть война. И он такой же солдат, как и все.
На опушке леса его догнал Клочко.
— Ну, как, Петро, видел помещика?
— Не успел добраться. Сгорел гад! — ответил Петька и кинулся догонять Горячева с товарищами.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
После разгрома помещичьей усадьбы Петьке Ох не сиделось на месте. То он усиленно напрашивался сходить куда-нибудь в разведку, то уходил километров за двадцать от лагеря к дорогам и обстреливал немецкие автомашины. Девятнадцатилетний парень стал каким-то неуемным, ему все хотелось что-то делать, находиться в движении.
И вот однажды Петька пришел в штаб вместе с Ефимом Зоновым и командиром роты Романовым.
— У нас есть хорошее предложение, — заявили они.
— Какое? — поинтересовался Григорий Иванович.
— По-новому бить немцев.
— Это хорошо. Излагайте свой план.
— Решили ставить натяжные мины там, где ходят немцы.
— Мы их там и ставим.
— Ставим-то ставим, но не везде.
— Где бы еще хотели?
— По деревням, где фашисты живут.
— А ведь неплохо придумали. Но кто по деревням сумеет поставить?
— Я, и с превеликим удовольствием, — подал голос Петька Ох.
— Смотри, парень, могут поймать.
— Если умело действовать, не сцапают.
И Петька Ох зачастил в деревни, занятые оккупантами. Он ставил мины около колодцев, под ступеньки, на тропинках, умудрялся подвешивать к дверям. А чтобы они надежно срабатывали — прикрывал их то мешком, то шапкой или каким-нибудь немецким снаряжением и соединял тонкой проволокой со взрывателем.
За три недели Петька обошел около двух десятков деревень, и на его минах подорвалось немало гитлеровцев.