Три холма, охраняющие край света
Шрифт:
Крышка чемоданчика подлетела вверх, явив содержимое - ворох крупных красных пятипалых листьев. Некоторые плавно слетели на пол.
– Какой державы валюта?
– спросил Никон, не разжимая бледных губ.
– Было согласно расписке, - решительно ответил генерал.
– Сам же пересчитывал. Принимали под видеосъёмку. Это твои подменили.
Синеоков метко плюнул чуть-чуть левее генеральского уха.
– Наши, - веско сказал он.
– Все люди - наши. Вообще - все. Понял?
– Так точно, экселенц, - просипел милицейский.
– Наши.
– страшно закричал он вдруг.
– Филимоныч!
– Филимоныч тебе еврики отгрузил, а не гербарий, - заметил Никон.
– Он же у вас был… - завыл генерал.
– Моя ответственность кончилась…
– Никогда… - Синеоков закрыл глазки.
– Никогда твоя ответственность не кончается, Аврелий Егорыч. Ты будешь двор мести, Аврелий Егорыч. Будешь Муму утоплять. Потому что станешь глухонемой, как демон… Слышал ведь, что демоны - глухонемые?
Лошкомоев покорно закивал. Предательская жгучая влага затекала ему в рот.
– А вот и слёзки на колёсках, - слегка улыбнулся Никон.
– Значит, не потерянный ты ещё для меня человек, Аврелий Егорыч, нет, не потерянный… Рано тебе в демоны… Но посидишь без конвертика. Вот когда разъяснишь мне этот гербарий, тогда пятёрка тебе… По ботанике… Нет, никуда ещё не иди! Сам понимаешь, виноват. Не прогневайся, ты знаешь, что тебе полагается… Губернатор держался молодцом! Покажи и ты, как настоящий патриот мамку-родину любит!
Генерал Аврелий вытер лицо рукавом, подошёл к облупленному зелёному сейфу и открыл дверцу. Потом вытащил из кармана документы и положил их на полку. Туда же отправилась орденская колодка.
– Да-да, - поощрил его Синеоков.
– У меня ничего не пропадёт.
Генерал яростно сорвал галстук. В кабинете хозяина имелась и вторая дверь, совсем уж неказистая, кое-как сколоченная и плохо побелённая, явно снятая с деревенского сортира. Оттуда шёл запах нехорошей медицины. Возле позорной двери к стене прислонилась, лицемерно горя призывной улыбкой, резиновая баба из секс-шопа; на бабу напялили кокошник, расшитый настоящим жемчугом, и красный шёлковый сарафан.
Сгорбленный от горя Лошкомоев ухватил секс-чучело под мышку и проследовал за страшную дверь. Дверь затворилась под мерзкий скрип собственных петель. В тон ей лязгнул засов.
Синеоков опять впал в прострацию, пристально вглядываясь в бездну, что видна была ему одному.
Бездна же не успела учинить ответное действие, потому что в кабинет впорхнула Диана Потаповна, в задорном настрое, в чёрной кожаной косухе и балетной пачке. Голова хозяйской супруги венчалась кокетливой бескозыркой с алыми гюйсами и надписью «Нечаянный».
– Никас, пора переодеваться к обеду!
– воскликнула Диана Потаповна.
– У тебя радость: Флюра отчистила адмиральский мундир, грязнулечка мой! Вставай, животное! Ко мне два дедушки приехали - Дольче и Габбана!
Никон Павлович покорно поднялся и поплёлся за супругой.
Вслед им доносились сквозь дверные щели и прорезанное сердечко пронзительный равномерный резиновый свист, глубокие
ГЛАВА 18
Сеньор Понсиано был в отчаянии.
Во-первых, их «Фалькон» действительно чуть не сбили, как он и опасался, но не потому, что границы России были так уж священны и неприкосновенны, а по причине обычного армейского бардака. Но обошлось.
Во-вторых, выяснилось, что полёт на том же «Фальконе» до Малютина возможен чисто теоретически. На деле же пилот сообщил, что и до Москвы-то еле дотянули. «Словно какая-то тварь на хвосте сидела и горючее отсасывала всю дорогу!» - рассказывал пилот, неробкий астуриец.
В-третьих, и хлопотать насчёт поездки в Малютин никто не собирался. Сеньор Алехандро «Козьоль» Тертычны, на вечную дружбу которого рассчитывал Паблито, исчез вопреки всем предварительным договорённостям, причём исчез не по-хорошему, а с какими-то деньгами.
В-четвёртых, старшему охраннику сильно не нравилась история с пропавшим негритёнком, который то ли был, то ли нет.
Сеньора Давилу и пилота долго мурыжили чины в мундирах и в штатском, и мурыжили на плохом английском. Все попытки связаться с футбольной федерацией тоже ни к чему не привели: «Мистер Давила, да у нас идёт полная реорганизация, русский футбол в очередной раз сосредоточивается, скоро вы не узнаете русский футбол, а теперь не до вас, всего хорошего…» Серьёзные там, видать, дела творились, если пренебрегли посланцем великого и богатого Мендисабаля! Правда, бедный кум Понсиано ни словом не обмолвился о деньгах - и кто бы после этого с ним в Москве разговаривал?
Менты домодедовские в футболе разбирались, потому что слова «Барселона» и «Мендисабаль» для них не были звуком пустым - посланцев прославленного клуба даже не отправили в кутузку. Более того, их отпустили и пожелали всего хорошего. Но цацкаться с ними в России никто не собирался. Напротив - иностранцам с недавних пор стали откровенно хамить, чтобы не заподозрили в низкопоклонстве перед Западом.
Пилот связался с хозяином. Мобильник Паблито не отвечал, а секретарь шефа сказал, что не в курсе, но чтоб самолёт был в целости и сохранности! Пилот неискренне посочувствовал сеньору Понсиано и убежал заправляться и согласовывать курс. Испанское посольство тоже устранилось - узнав, что граждане Давила и Кастаньяр не задержаны, посол посоветовал разбираться самостоятельно.
Сеньор Понсиано Давила остался один-одинёшенек в громадном комплексе Домодедовского Кольцевого, не нужный никому, в том числе и самому себе.
В своё время даже переезд из родимой деревни в развратную Барселону был для него тяжким испытанием, а уж в чужой стране он и подавно не бывал. Конечно, Зайчик звезда, богач и всё такое, откуда простому великому футболисту знать подлинную суровую российскую действительность, но так-то тоже нельзя! Бросить земляка всё равно что к папуасам! Ладно ещё, что деньги есть…