Три изысканных детектива (сборник)

Изнер Клод

Луч заходящего солнца вернул его к реальности.

Клелия мертва. Ты ищешь Софи Клерсанж.

Она была там, в кондитерской, стояла у прилавка рядом с пожилой женщиной. Толкнуть дверь и войти? Нет. Он так к этому стремился, цель совсем близко, можно дотронуться до нее рукой. Терпение! Нельзя совершить ошибку, объявившись раньше времени.

Корантен сел у стойки в кафе «Якорь фортуны», примыкающем к булочной на улице Винегрие, — в этом крошечном заведении на окраине столицы он чувствовал себя как дома, в Шербуре. За стеклом витрины, в чахлом палисаднике,

стоял сарайчик из просмоленных досок. В свете газового рожка к ручейку, на берегу которого резвились два веселых пса, тянулись тонкие тени. Мальчонка со взлохмаченными волосами нес в руке литровую бутыль дешевого пива. Вокруг было тихо, только пыхтели поезда на Восточном вокзале.

— Не знаете, где бы мне поселиться? — спросил Корантен у хозяина кафе.

— Надолго?

— На месяц-другой. Плачу вперед.

— Матушка! — позвал мужчина. — Тут у нас клиент.

Из кухни выглянула старушка.

— Если вы не привередливы, могу предложить мансарду. Колонка во дворе. С отоплением разберетесь.

— Согласен. Сколько?

Вечер он провел в мечтах: решив не думать о завтрашнем дне, лежал и любовался небом над высоким темным строением. Вдалеке зажигались окна, свет, отражаясь от черепичных крыш, рассыпался разноцветными бликами. Его сирена была совсем рядом: за шторами мелькали зыбкие тени.

За две следующие недели Софи Клерсанж ни разу не вышла из дома. Корантен Журдан расспросил местных торговцев и выяснил, что мужчина с саквояжем, каждое утро переступавший порог павильона, — врач: новая обитательница недомогала.

Однажды вечером он заметил Софи в окне. Она поправилась! У Корантена от сердца отлегло.

Теперь нужно быть настороже и действовать стремительно. Он не знал всей последовательности событий, и воображение дорисовывало детали. Кто та блондинка? Сиделка или подруга?

Корантен смотрел на освещенное окно на третьем этаже и думал о Софи Клерсанж, о ее молодом теле и о тайнах голубой тетради.

Пьянчужка, сидевший на скамье в кухмистерской «С утра пораньше» на Немецкой улице, [281] со всхлипом икнул и произнес в пространство:

— А ты недоливаешь!

Мартен Лорсон жевал жилистое рагу, уставясь невидящим взглядом в календарь «Самаритен» на растрескавшейся стене. Он не обращал внимания на окружающих, ему ни до кого не было дела. Сосед слева, бывший проповедник с бородой, испачканной яичным желтком, цитировал Экклезиаста: «Что было, то и будет», соседка справа, худенькая молодая мать лет шестнадцати, играла в ладушки со своим малышом: «Чьи это ручки?». Мужчина с деревяшкой вместо ноги улыбнулся младенцу беззубым ртом и воззвал к посетителям:

281

Ныне улица Жана Жореса в Девятнадцатом округе.

— Средневековье — вот это была эпоха! Щедрая, великодушная! В пятницу я грелся у печки в церкви Святого Евстафия. Появляется ризничий и начинает орать: «Что это вы здесь делаете?» — «Греюсь», — отвечаю я. — «Здесь вам не котельная, а дом нашего милосердного Господа, вы должны уйти», — говорит он.

— Средневековье? Ты бредишь! — прошамкал экс-проповедник.

—

Храмы тогда давали людям убежище, господин церковник! Я человек образованный, хоть и впал в бедность!

Мартен Лорсон пришел в отчаяние и резко отвернулся к нише в мавританском стиле, где под звуки «Наслаждения любви» крутилась на одной ножке восковая египетская танцовщица. На одно короткое мгновение он сбежал от повседневности, мысленно заключил красавицу в объятия и забыл об уродстве окружающего мира.

— «Нет ничего нового под солнцем!» Я далек от того, чтобы обвинять в своих бедах общество, но это немыслимо, когда человек моего положения вынужден кривляться в Шатле! Пять переодеваний за вечер за сорок су! Экклезиаст прав: «Что пользы работающему от того, над чем он трудится?»

Хозяин заведения, желчный сухой человек в лихо заломленной кепке, косоротый, с цепким взглядом, раздраженно собрал тарелки, дал тычка Мартену Лорсону и вмешался в беседу:

— Ему вот тоже не повезло. Я прав, трудяга? Так его называли, когда он просиживал штаны в Министерстве финансов. Сами видите, до чего его это довело.

Взгляды присутствующих обратились на объект презрительной насмешки хозяина — полного лысеющего мужчину лет сорока с приплюснутым носом в обтрепанном грязном костюме.

— Знаете, что с ним случилось? — продолжил хозяин кухмистерской. — Долги! О, мсье не ленился, лет этак через восемь-десять мог бы стать начальником отделения. То-то была бы синекура: почитывай газетку да перебирай бумажки! Так бы все и случилось, кабы не жена!

Скомканная тряпка шлепнулась на стойку. Мартен Лорсон поспешно расплатился, надел потертый шапокляк и знававший лучшие времена редингот. Толстозадый, с огромным животом, он двигался медленно и неуклюже, втянув голову в плечи, как побитая собака.

— Мадам захотелось трехкомнатную квартирку в Пантене. [282] Она не могла потерять лицо перед людьми своего круга. Туфельки, платье, горничная, ложа в театре! — ядовито бросил хозяин заведения в спину Мартену. — Возьмем, к примеру, меня — я себе такой роскоши позволить не могу. Ну, ясное дело, мсье наделал долгов, кредиторы явились в министерство — раз, другой, десятый кассир выдал аванс, а на одиннадцатый… пинок под зад!

Мартен был уже у двери, когда заметил, что забыл шарф. Пришлось вернуться, несмотря на душивший его стыд. Проповедник неожиданно повеселел и проникся непривычным самоуважением. Юная мамаша укачивала малыша и думала, что уж с ним-то точно никогда такого позора не случится.

282

Район Парижа.

— «Суета сует, — сказал Экклезиаст, — суета сует, — все суета!» — рявкнул проповедник.

— Дайте выпить! — зарычал пьяница.

— Стоило мадам Лорсон узнать, что ее муженек попал в опалу, как она выгнала его из дома. Счастье, что у них не было детишек! — заключил хозяин кухмистерской, глядя на девушку с ребенком.

— И что теперь? — поинтересовался любитель Ветхого Завета.

— Теперь? Нищий в черном сюртуке!

— «Все — суета и томление духа! Кривое не может сделаться прямым».