Три изысканных детектива (сборник)
Шрифт:
Он проснулся с ощущением смутного страха и вспомнил, как это было ужасно — лежать прикованным к больничной койке, зависеть от доброй воли посторонних людей, знать, что никогда больше не вдохнешь йодистый соленый воздух морских просторов… Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы справиться с вынужденным бездельем и физическими страданиями. Корантен вернулся мыслями в прошлое. Он спрашивал себя, в чем была его ошибка, которая привела к этому глупейшему несчастному случаю. Ему сорок, две трети жизни позади и будущее неопределенно. Корантен сознавал, что ни один судовладелец не доверит штурвал калеке, и тосковал по морю.
Занимался
Корантен потянулся и вспомнил свой сон. К нему снова приходила Клелия, неуловимая, призрачная. Образ единственной женщины, которую он любил и единственной, которой не обладал, не позволял ему обрести спасительный покой. Других — кухарок, горничных, уличных девок — он забывал, едва успев утолить желание. Корантен прекрасно понимал причину такой забывчивости: только недоступная женщина способна надолго завладеть мыслями мужчины.
Он решил прогуляться. Может, кому-то из соседей требуется помощь? Корантен вовсе не жаждал общения, но старался быть вежливым и любезным, раз уж ему пришлось похоронить себя в этом Богом забытом месте.
Струи дождя хлестнули его по лицу, он поглубже натянул картуз, бросил взгляд на свинцово-серое небо и толкнул дверь конюшни. Порыв ветра растрепал гриву и хвост Флипа. Пировавшие в соломе мыши с испуганным писком разбежались в разные стороны. Корантен зажег фонарь.
— Привет, Флип! — поздоровался он.
Конь вздрогнул, услышав голос хозяина. Корантен похлопал его по крупу, протянул на ладони кусок сахара.
— Гостинец от конюха, старый брюзга. Ну же, успокойся, буря уже стихает.
Флип потерся мордой о наличник стойла и только после этого соблаговолил принять лакомство.
— Черт побери, Флип, кончай дурить! — рявкнул Корантен, открывая ларь с овсом.
Флип довольно фыркнул и ткнулся мордой в плечо хозяина.
— Жуй спокойно.
Корантен погладил коня по шее, насыпал сена в кормушку и задул фонарь.
— Будь умником и ничего тут не круши, договорились?
По холмам гулял ледяной ветер. Корантен миновал притаившуюся за бугром ферму Шолара. Стекла дрожали в оконных рамах, стены сотрясались и угрожающе скрипели. Вокруг не было ни души.
Корантен спустился по крутому склону. Именно в такую погоду он сильнее всего тосковал по своему кораблю. В море он был со стихией на равных, не то что на суше.
Серебристые блики играли на гребнях волн. Корантен перешел на другой берег реки. Юбилан превратился в бурный поток: прибрежные скалы скрывали брызги водяной пыли. Главная улица Ландемера петляла между рыбацкими хижинами и несколькими богатыми виллами, которые каждое лето превращались в семейные пансионы. Дом государственного комиссионера — он каждый день ездил в Шербур, где занимался закупками продовольствия, — утратил прежний блеск, обломки вычурного керамического декора валялись посреди двора. У трактира «Вуазен» Корантен замедлил шаг и поднял воротник бушлата. Обычно в этот час здесь шла бойкая торговля рыбой и ракушками, но сейчас опустевшая деревня выглядела пугающе ирреальной, и Корантен невольно поежился.
Крутые буруны образовали на оставшемся после отлива песке галечную запруду и нехотя откатились обратно. Зоркие глаза Корантена разглядели справа от форта какое-то белое
Корантен прошел еще метров сто вперед. Ему нравилось гулять по пустынному берегу, и он проводил здесь много времени, любуясь птицами, разглядывая коряги причудливой формы и странные камни. Он вообще мало общался с людьми, разве что с мамашей Генеке, которая приходила к нему убирать и готовить, и только в одиночестве чувствовал себя в безопасности.
Вдоль горизонта неслась вереница свинцовых туч. Порывы шквалистого ветра атаковали дюны, сдувая их верхушки. Корантен прищурился. Нет, это не птицы, тут что-то покрупнее. Должно быть, снесенная волнами к рифам шхуна напоролась днищем на острые камни и ударилась о скалы, сломав углегарь, бушприт и форштевень. Сломанная фок-мачта под углом нависала над палубой, с нее бросали лини, чтобы снять с судна экипаж. Рыбаки из Ландемера и Юрвиля помогали, чем могли, но им и самим требовалась помощь: пенистые валы уже лизали палубу.
Корантен подумал, что капитан этого суденышка слишком самоуверен, если решился выйти в море такую погоду. Впрочем, в свое время он и сам считал себя непобедимым.
У Гревиля становились на якорь баркасы. Корантен прибавил шагу и вдруг застыл на месте, вглядываясь в воду у берега. Секунд пять или десять он стоял, приложив руку к глазам, потом неожиданно все понял и бегом бросился туда. В пене прибоя, словно сирена, запутавшаяся в водорослях, лежала какая-то девочка или женщина.
Он с трудом дотащил недвижное тело до полосы гальки, заглянул в лицо сирене и вздрогнул. Клелия? Нет! У этой молодой женщины тоже были нежные, тонкие черты, но это была не Клелия. Клелия умерла двадцать лет назад. Он черенком трубки разжал незнакомке губы, сунул два пальца в горло, чтобы вычистить слизь, и приложил ухо к груди. Сердце ее едва билось. Корантен опустился на колени, схватил женщину за запястья и начал делать ей искусственное дыхание. Он действовал автоматически — как-никак, у него была двадцатипятилетняя практика.
Наконец тело женщины выгнулось в судороге, она закашлялась, сплюнула, снова упала на спину и замерла. Корантен снял куртку, закутал ею женщину и вдруг заметил у нее на запястье кожаный мешочек на шнурке.
Шатаясь под порывами ветра, он шагал по пляжу, неся на руках хрупкое тело в тяжелой, насквозь промокшей одежде. Дорога до дома оказалась долгой и трудной, в дюнах клубился густой туман. На полпути Корантену пришлось остановиться, опуститься на одно колено и перекинуть ношу через плечо. Дождь усилился, и Корантен понял, что буря вот-вот разыграется с новой силой. Во рту у него пересохло, поясницу ломило, но он наконец добрался до дома и ввалился в дверь. Женщина совсем окоченела.
Корантен со вздохом облегчения уложил ее на кровать. Теперь надо как можно скорее развести огонь! Тяжело прихрамывая, он кинулся под навес за дровами и обнаружил, что все поленья мокрые.
Он вернулся в дом и, не обращая внимания на возмущенное мяуканье голодного Жильятта, принялся рубить топориком два стула с соломенными сиденьями. Огонь быстро разгорелся, и тут Корантен вспомнил, что оставил на конюшне, в глубине стойла, две охапки хвороста. Он принес его в дом, захватив заодно и ящик из-под бутылок с сидром: теперь топлива должно хватить на час.