Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах
Шрифт:
Но, даже понимая, что едут далеко, почти в никуда, понимая, что едут, скорее всего, навсегда, они вряд ли представляли те трудности и лишения, которые встретятся на пути. Дорог впереди почти не было, уже на подъезде к Уралу все реже и реже стали попадаться населенные пункты. Зато полно было непуганого зверья, не раз конвою приходилось отбиваться от волчьих стай. Когда же перевалили через Уральский хребет, то пошли места совсем дикие; однажды более сотни верст ехали, пока повстречали человеческое жилье. Останавливались в деревнях (те, в которых набиралось больше ста душ, считались крупными), в крестьянских домах, где скотина привычно располагалась вместе с людьми. Иногда застревали в таких местах надолго — ждали, пока войдут в берега разлившиеся реки, либо установится
Путешествие Головкиных уложилось в два с лишним года. С повозки графа Михаила сняли больного, и только заботы жены помогли ему вернуться к жизни. Еще месяц дороги, и он не выдержал бы. По прибытии им разрешили быть вместе; это отнюдь не означало улучшения условий ссылки графа, а лишь то, что в этих же условиях строгого тюремного содержания дозволили пребывать и графине. Достаточно сказать, что выходить со двора Головкин мог только в сопровождении двух вооруженных солдат.
Собачий острог оправдывал свое название: вросшие в землю избенки и церквушка, едва ли не круглый год засыпанные снегом, несколько десятков жителей — либо ссыльные, либо солдаты — и сотни верст до ближайшего населенного пункта. Бежать, если даже и придет в голову такая безумная идея, некуда. Их тюрьмой стала обычная изба с настилом поверх земляного пола. Головкин, и прежде некрепкий здоровьем, постоянно болел, и графиня, ставшая по прибытии кухаркой и прачкой, сделалась еще и сиделкой. Она поддерживала впавшего в отчаянье мужа, и никто не слышал от нее жалоб. Ее самоотверженность растопила души даже далеких от сантиментов тюремщиков, и через них молва о Головкиной достигла сначала Якутска, а потом и Санкт-Петербурга. Возможно, что кое-какие сведения привез в столицу штабс-курьер Шахтуров, бывший в Якутске на обратном пути — уже вместе с «пригожими камчатскими девицами». Головкины к тому времени жили здесь уже два с лишним года.
Екатерине Головкиной удавалось поддерживать слабеющий огонь жизни в муже еще восемь лет. Когда граф умер, по ее просьбе в сенях избы, где они жили, сняли настил и в вечной мерзлоте выдолбили могилу. Одновременно в столицу было отправлено прошение графини — разрешить похоронить прах мужа в фамильной усыпальнице Ромодановских в московском Георгиевском монастыре. Разрешение было получено, но пришло оно только через четыре года и прийти быстрее, учитывая дорогу в оба конца, не могло. За это время в избе над могилой графа была устроена молельня. Графиня Екатерина каждый день проводила здесь по нескольку часов.
Когда пришло разрешение, тело графа вынули из вечной мерзлоты и залили воском в специально сделанном гробу. Траурная процессия выехала из Якутска в долгий двухлетний путь, а в Санкт-Петербурге как раз произошла очередная перемена власти: Елизавета умерла и на престол вступил Петр III. Впрочем, когда санному поезду, в котором ехала Екатерина Головкина вместе с мужниным гробом, встретился курьер с вестью о начале правления третьего Петра, в столице уже свершился очередной переворот, царь был задушен, и пушки палили в честь вступившей на престол императрицы Екатерины II.
Коронацию Екатерины решили проводить без камчатских пригожих девиц, поскольку помнили конфузию, приключившуюся со штабс-курьером Шахтуровым. Он честно выполнил поручение, ехал, нигде не засиживаясь, и доставил в Санкт-Петербург то, за чем его посылали, через четыре года после коронации Елизаветы Петровны, а все путешествие заняло целых шесть лет. Пикантный факт: за годы пути с Камчатки несколько девиц успели принести потомство
А графиня Головкина выполнила свой долг перед мужем до конца. Она похоронила его в усыпальнице Ромодановских в московском Георгиевском монастыре и после этого зажила, как пишет современник, «по-монашески, но без ханжества и не чуждаясь людей… Доживать свой век ей пришлось в дни Екатерины II, среди общества, далеко не отличавшегося высоким нравственным уровнем.
Общество это, однако, само погрязшее в пороках грубого эпикурейства и себялюбия, умело ценить добродетели. Вся Москва поклонялась Головкиной и почтительно уважала святость ее жизни».
Поселилась она в Москве, где когда-то родилась, в родовом доме Ромодановских, который, к счастью, сохранился в неприкосновенности. Вероятно, поэтому москвичи называли Екатерину Ивановну княгиней Ромодановской. Биограф пишет, что после возвращения из ссылки она посвящала «все время молитве, благотворениям и отчизнолюбию». О ее милосердии слагались легенды, которые постепенно распространялись по России. Молва о ее благочестивой жизни дошла до императрицы Екатерины II, и та возвратила Головкиной чин статс-дамы и некоторые из конфискованных имений.
Умерла Екатерина Головкина в глубокой старости. Единственным предсмертным ее желанием было, чтобы похоронили рядом с мужем. Через тридцать с лишним лет после того, как тело графини упокоилось в Георгиевском монастыре, девятнадцать женщин-декабристок — жен, невест, матерей, сестер — отправятся за своими честолюбивыми мужчинами в долгую дорогу по бесконечному русскому бездорожью. И, опережая их, понесутся на окраину страны важные курьеры по каким-то дурацким надобностям. И то же самое повторится в нашем веке во времена ГУЛАГа…
Есть во всем этом неуловимый, но в то же время вполне очевидный образ русской жизни, вызывающий у каждого, кто живет этой жизнью, странное чувство, в котором гордость за нашу страну соседствует со жгучим стыдом…
Екатеринa II и ее любовники, или Как личное сочетать с государственным
Интимная жизнь императрицы Екатерины II окутана легендами. Правду от вымысла отличить чрезвычайно сложно. Одни мемуаристы видят в русском императорском дворе второй половины XVIII века вместилище разврата и ищут для него аналоги в Риме времен Калигулы и Нерона, другие, наоборот, пытаются представить Екатерину если не образцом целомудрия, то уж, во всяком случае, обычной женщиной с обычными женскими слабостями.
Истина, как всегда в таких случаях, лежит посередине. Императрица не была обычной женщиной — она была великой женщиной, и всего в ней было без меры. В то же время разврат был нормой жизни придворных кругов всех европейских государств. Французские короли меняли фавориток, как перчатки, а многочисленные немецкие отпрыски королевских кровей порой творили за стенами своих чопорных замков такое, что нынешним сексопатологам остается только разводить руками. В этом смысле отличие Екатерины от современных ей августейших особ лишь в том, что она открыто презирала общепринятые нормы нравственности и при необходимости устанавливала новые — при ней фаворитизм в России стал де-факто государственным учреждением, и любовники, кто надолго, а кто на неделю-другую, становились соправителями императрицы. Причем большинство из них к тому вовсе не стремились и занимались делами империи исключительно по воле своей августейшей любовницы. Пожалуй, лишь двое, Григорий Потемкин и Петр Завадовский, проявили себя на государственном поприще, и только Потемкин оказывал существенное влияние на внешнюю и внутреннюю политику империи.