Шрифт:
Три рассказа о Колыме… О Колыме сороковых годов — в то время такой непонятно-далекой, овеянной столькими рассказами и росказнями, что не всякий сразу верил, что она и впрямь существует.
Но никакой особой Колымы не было. Было особое время. Трудное время, когда страна воевала, поднималась из руин, залечивала раны. Когда стране очень нужны были хлеб и золото.
Золото
Я не подчеркиваю обыденность тех времен. Напротив, я хочу сказать, что простые, казалось бы, события, о которых рассказано в этой книге, исполнены подчас незаметного героизма, пронизаны пафосом труда, чувством, преданности своему народу и родине.
Колыма сороковых годов. Внешние приметы времени явственно проступают в рассказах Виктории Гольдовской — тут и глубинные прииски, куда можно добраться только по зимнику, и конбаза с одной единственной на весь прииск коровой, которую завели, чтобы дать детям хоть немного молока, и фанерный автобус с железной печкой, и острые нехватки в технике, в снабжении. Но пишет она не только об этом. В поле зрения писательницы — человеческие взаимоотношения. Любовь. Верность. Дружба. Чувство долга.
Небольшой поселок в самом сердце Колымы. Чем живут там люди? Они добывают металл, строят дома, прокладывают дороги. Все это вроде бы тихо и буднично; не слышно громких слов и трескучих фраз. Но вот приходит беда; паводок обрушивается на долину, и люди также просто и незаметно совершают подвиг.
И если рудник не выполняет план, в забой идут всем поселком. И если заболел ребенок — это тоже общая беда, на помощь приходит каждый…
Почти четверть века прошло с тех времен, о которых пишет Виктория Гольдовская, а герои ее рассказов и сегодня наши с вами современники, потому что не внешние приметы определяют суть времени. Пафос сороковых годов представляется мне в становлении той неистребимой и постоянной-любви к своему краю, которой и сейчас живут северяне.
Трогательная в своей первой девичьей привязанности Жихарка и сегодня симпатична нам своей глубокой и чистой верой в добро и дружбу; неистовый в работе и любви Роман, горячая, чуть своенравная, беззаветно преданная ему Любаша, умеющая быть и сильной, и вспыльчивой, и беспомощной, — это ведь тоже наши с вами современники, живые люди и добрые друзья.
Автор тонко чувствует природу Севера, умеет по-своему, скупо, но точно сказать о ее силе и красоте.
«Пуд соли», — так называется один из рассказов В. Гольдовской. Человек с риском для жизни прошел много километров в пургу, чтобы принести своим товарищам соль. Потому что без соли никак нельзя: соль — основа основ.
Много надо съесть соли вместе с людьми, чтобы иметь право писать о них. Гольдовская пишет о Колыме не по наслышке, не с чужих слов.
Горный инженер по образованию, она долгие годы работала на обогатительной фабрике, на оловодобывающем руднике, знает, как моют золото и извлекают
Знает она и то, что без соли, в крайнем-то случае продержаться можно, а вот без дружбы, без любви к людям — нельзя…
Юрий Васильев.
Зеленый паводок
Артемьев включил радио.
«…У нас на Севере цветы расцветают дважды в году. Первый раз — весной, когда небо очищается от последних снеговых туч. Тогда быстрые и легкие облака, подобно небывалым букетам, окрашиваются лепестками шиповника, лиловым кипреем, лимонным рододендроном.
Второй раз цветы раскрываются в тайге, в июньских травах.
Сейчас — пора первого цветения.
Под стать ярким облакам и гладь бухты. Она сбросила тяжелый ледовой панцирь и, живая, синяя, нежится под солнцем. Только у дальних берегов, будто мелом очерченная, белеет полоска припая. Там, где берет начало главная магистраль города, взметнулась телевизионная вышка, перечеркнутая линией башенного крана…»
— Не слишком ли красиво, черт возьми! — Артемьев выключил динамик. И все же поймал себя на том, что ему хочется немедленно выйти, увидеть все своими глазами. Он был в этом городе пятнадцать лет назад, но такой красоты вроде не замечал.
Пятнадцать лет…
За такой срок многое могло измениться.
Он вышел на залитую майским солнцем площадь, настроенный заранее — ничему не удивляться. И не смог. Действительно, здорово! Здесь, у самой реки, где сейчас высится солидное каменное здание гостиницы, стоял раньше двухэтажный приземистый дом фабрики-кухни. Проспект, который зиял тогда пустырями, застроился до самой телевизионной вышки. Лиственницы вдоль тротуаров. Они еще голые, но в почерневших, влажных ветках чувствуется зарождение жизни.
А вот здание телеграфа стояло на площади еще тогда. Говорили — первый каменный дом в городе. В такое же светлое утро он, Николка Артемьев, отсюда подавал телеграмму: «Мама здесь ничего страшного окончил курсы экскаваторщиков посылают машинистом горный участок странным названием Отчаянный».
Николай вспомнил, что его заставили переписать текст. В словах «странным названием» девушке за стойкой почудилось что-то недозволенное.
Как давно это было! И все-таки, как здорово, что его послали в командировку сюда, на Колыму, в край его юности!
Он шел вверх по горбатому проспекту, любовался витринами универмага, зимним садом, зеленеющим за окнами Дворца культуры.
Башенные часы на угловом доме показывали одиннадцать. Стрелки видны были еле-еле. В это время дня с моря ползет туман. Город вдруг потонул в призрачной дымке. Была она легкой, голубоватой, ее пронизывал золотой свет солнца. Опаловая — иначе не скажешь. Вот и обвиняй диктора, что говорил чересчур красиво! А ведь так красиво, так необычно все вокруг, что теряется чувство реальности. Кажется, что все, что происходит с ним сегодня, что будет завтра и дальше, уже было однажды…