Три лица Януса
Шрифт:
— Ты окликнула его?
— Конечно! Ведь это же был Альфред! Но этот человек не признался…
— И что было потом?
— Вот это и не дает мне покоя, Вернер. Когда я извинилась перед ним, этот человек вдруг подмигнул мне и прижал палец к губам. Нет, Вернер, это был Альфред Шернер! Но почему извещение о смерти? Почему он, офицер СС, разгуливает по Кенигсбергу в гражданской одежде?
— Тут может быть два варианта, Ирма, — спокойно ответил ей Янус. — Первый. Ты ошиблась… А подмигивание этого типа надо отнести к попытке вступить в контакт с такой хорошенькой
— Он сразу повернулся и ушел.
— Успокойся… Второй вариант. Твой кузен выполняет особое задание. И про вашу встречу никому ни слова! Надеюсь, ты не успела еще рассказать обо всем тете Ильзе?
— Не успела… Ты один знаешь об этом.
— И хорошо, и прекрасно. Не тревожь старуху. Она поднимет шум и сорвет задание сына. Забудь об этой встрече. Твой брат погиб на Восточном фронте. И все! Твой брат погиб… Запомнила?
— Да, — сказала Ирма.
— Умница, — сказал Вернер и нежно коснулся губами ее щеки.
— А теперь пойдем к нашим гостям.
«Это четвертый, ставший мне известным случай, когда на эсэсовских офицеров приходят похоронки, а те оказываются живы, — подумал Янус. — Это уже система. Значит, Альфред Шернер, штурмбанфюрер… Живет под чужим именем, обладает, разумеется, «железными» документами по поводу тяжелого ранения и последующего увольнения из вермахта. Не исключено, что этот «покойник» из СС является одним из руководителей отрядов прусских «оборотней». Надо добыть его фотографию. Пригодится, когда будем вскрывать подпольную сеть «вервольфа». Придумать предлог посмотреть семейный альбом Ирмы…»
За столом много пили, ели, танцевали. Гельмут уже выходил со своей новой подругой в соседнюю комнату, а когда вернулся к столу, его щека была вымазана губной помадой.
Снова пили, хором пели «Стражу на Рейне», «Хорст Вессель». Гельмут заверял дам, что «Дас Дритте Райх» бессмертен и расстреливает дезертиров, приглашал принять участие в казнях, обещая приготовить для прелестных фройлен парочку «этих паршивых трусов».
Лизхен с нескрываемым интересом смотрела на своего «сверхчеловека», Ирма больше молчала, а оберштурмфюрер вновь и вновь наполнял рюмки, не забывая при этом предложить тост за победу фюрера, «наших фройлен» и «моего лучшего друга Вернера».
Они пили, танцевали и пели, а в нескольких километрах от города русские батареи занимали огневые позиции. И так много было орудий, что друг от друга отделяло их всего несколько метров.
Бутылки, стоявшие на столе, опустели. Вернер поднялся и прошел на кухню, чтобы откупорить новые.
Вслед за ним в кухню ввалился Гельмут фон Дитрих. Пошатываясь, он подошел к окну и отдернул штору.
— Что ты делаешь?! Свет!
Гельмут махнул рукой. Майор щелкнул выключателем и встал рядом у окна. Оберштурмфюрер прижался к стеклу лбом и смотрел в безглазую ночь, где были дождь и искалеченный город.
— Что с тобой? — сказал Вернер. — Тебе плохо?
— Плохо, очень плохо, мой друг, — тихо сказал Гельмут. — Там, перед девками, я храбрился, а на душе у меня… Если бы ты знал, как погано у меня на душе, Вернер. Знаешь, иногда…
Он не договорил. Вернер обнял
— Перестань. Будь мужчиной, Гельмут. Выше голову! Не все еще потеряно.
— Не все, это верно. Но из этого города мы уйдем. А я ведь родился здесь, Вернер…
Дитрих сжал кулаки.
— Но Кенигсберг им не достанется тоже!
Гельмут схватил открытую майором бутылку и стал жадно глотать из горлышка жгучую жидкость.
Потом с силой поставил ее на стол и отер губы обшлагом мундира.
— Пусть, — крикнул он, — пусть приходят! Пусть приходят, и костер пожрет их вместе с тем, что мы здесь оставим!
— Костер? — спросил Вернер фон Шлиден.
— Да, «Костер»! — сказал Гельмут. — «Костер Нибелунгов».
Из речи рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса, произнесенной им на митинге национал-социалистской партии в Берлине и опубликованной в газете «Кенигсбергерцайтунг»:
«Братья, друзья! Большевики, собрав свои силы, на отдельных участках сумели прорвать нашу стойкую оборону и кое-где вступили на священную землю фатерланда! Это не должно обескураживать нас. Каждый немец понимает, что война немыслима без временных неудач, которые рано или поздно ликвидируются сильнейшим. Сильнейшей стороной являемся мы — это бесспорно…
Чтобы оказать наиболее действенное сопротивление русским, фюрер призывает нас создать новую, еще невиданную ранее организацию для борьбы с противником на временно оккупированной им территории. Это будет «вервольф». Волк-оборотень, персонаж из милой нашему сердцу детской сказки, оживает, чтобы показать большевикам свои стальные зубы!
Отдадим свои сбережения и силы для создания тайных складов оружия и продовольствия. Волк-оборотень должен быть сытым, сильным и вооруженным до зубов!
Друзья! «Фольксштурм», «вервольф», новое оружие и фюрер — вот что спасет отечество!
Наша победа неизбежна!»
Веселье в квартире майора Вернера фон Шлидена стало убывать — гости притомились, да и выпито было немало. Хозяин уже прикидывал, как поудобнее ему разместить у себя на ночь Гельмута и белокурую Лизхен, как вдруг резко постучали во входную дверь.
Дитрих вопросительно посмотрел на Вернера.
Майор пожал плечами.
— Я никого не жду, — сказал он. — Пойду открою.
Вставая перед дверью так, чтобы оказаться за нею, когда дверь откроется, этой своей привычке, отработанной еще в специальной школе, Янус следовал всегда и всюду, майор фон Шлиден спросил:
— Кто там?
— Гестапо! — рявкнули из-за двери грубым голосом.
Вернер помедлил немного, улыбнулся и открыл дверь.
За нею стоял ухмыляющийся Вильгельм Хорст. Он держал под руку ту самую блондинку, которую еще осенью Вернер видел у Хорста в приемной.
— Испугались, герр майор? — спросил оберштурмбанфюрер. — Право, вас стоит арестовать за то, что вы отмечаете присвоение вам майорского звания, а нас с Элен не позвали в гости.
— А ордер на арест у вас с собой, оберштурмбанфюрер? — спросил Янус.