Три лилии Бурбонов

Арк Ева

Ходили слухи, что королева-мать влезла в долги. Однако один из современников отметил в своих мемуарах, что «она пользовалась хорошей репутацией за свою справедливость по отношению ко всем людям, еженедельно оплачивала все счета, и, кроме того, ежеквартально жертвовала большие суммы денег на благотворительные цели». Генриетта Мария не только широко занималась благотворительностью, но и частенько освобождала из тюрьмы бедняков, осуждённых за долги.

– Она желала, - продолжает неизвестный автор, - жить, не нанося оскорблений другим людям и поэтому была очень обеспокоена известием о том, что доктора Дюмулена, пребенда Кентерберийского, её духовника, видели верхом на лошади, размахивающим

шпагой и бросающим шляпу у эшафота, где был обезглавлен покойный король…

Из-за этого необдуманного поступка Дюмулена Генриетта Мария вынуждена была сделать вместо него своим духовником Монтегю.

Она частенько навещала в Уайтхолле свою невестку Екатерину Браганскую.

– Самая милая по харктеру принцесса, которая когда-либо рождалась…, – восторженно писал о молодой королеве Англии современник. – Очень красивая, она была немногим выше матери Его королевского Величества. В качестве приданого – полмиллиона фунтов стерлингов наличными, Танжер (порт) на африканском берегу, свобода торговли с Бразилией и Ост-Индией и остров Бомбей с его просторной бухтой, городом и замками…

(Впоследствие Карл II продал права на Бомбей Ост-Индской кампании, что заложило основы британского господства в Индии, а вот из Танжера англичанам пришлось уйти из-за постоянного давления мавританских войск).

Тем не менее, новую королеву Англии трудно было назвать красавицей из-за торчащих передних зубов. Перед встречей с невестой Карл II видел её портрет. Девушка показалась ему миловидной и привлекательной. Но когда король встретился с будущей супругой вживую, то был ошеломлён.

– Боже мой! Мне в жёны привезли летучую мышь!
– невольно воскликнул он, впервые увидев свою будущую жену в Портсмуте 20 мая 1662 года и обозрев венчавший её голову нелепый парик по испанской моде.

Они обвенчались на следующий день двумя церемониями, католической, проведённой тайно, и публичной англиканской службой. Вскоре после этого Карл II написал Кларендону о своей жене:

– Её лицо не настолько безупречно, чтобы её можно было назвать красавицей, хотя глаза у неё превосходные, и в её лице нет ничего, что хоть в малейшей степени могло бы вызвать отвращение. Напротив, во внешности у неё столько приятности, сколько я когда-либо видел, и если у меня есть хоть какие-то способности к физиогномике, а я думаю, что они у меня есть, она должна быть самой хорошей женщиной, какая когда-либо рождалась. Вы будете удивлены, увидев, как хорошо мы уже знакомы; одним словом, я считаю себя очень счастливой, поскольку уверена, что два наших характера прекрасно подойдут друг другу.

Молодая королева обладала несколькими замечательными качествами, но её очарования было недостаточно, чтобы отучить Карла от общества его любовниц. Мемуарист Джон Рересби, друг Генриетты Марии, признавался, что не увидел в Екатерине «ничего особенного, способного заставить короля забыть о своей склонности к графине Калсмейн». И он оказался прав. Правда, на протяжении двух месяцев, пока любовница короля отсутствовала в связи с предстоящими родами, Екатерина наслаждалась любовью мужа. Однако, вернувшись в Уайтхолл, Барбара Палмер стала настаивать на том, чтобы её назначили фрейлиной опочивальни королевы. Король внёс её имя в список, но Екатерина немедленно вычеркнула его. Несмотря на мольбы своей сестры Минетты, Карл II настоял на своём. В ответ королева стала избегать общества мужа, и, несмотря на попытки графа Кларендона умерить её негодование, заявила, что скорее вернётся на родину, в результате чего вся её португальская свита была уволена. После короткой ожесточённой борьбы Екатерине всё же пришлось смириться с присутствием королевской

фаворитки. И в сентябре Сэмюэл Пипс отметил, что видел, как король, королева, леди Калсмейн и «королевский сын» (бастард Карла II от Люси Уолтер) отбыли из дворца королевы-матери в одной карете:

– Был смех и веселье и королева произнесла одну английскую фразу: «Ты лжёшь», которая вызвала у короля много веселья и он заставил её сказать по-английски: «Признайся и будь повешен».

Генриетта Мария заявила, что она в восторге от своей невестки-католички. Во время их первой встречи вдова приказала перводчику:

– Передайте Её Величеству, что я умоляю её отложить в сторону все церемонии, поскольку я бы никогда не вернулась в Англию, если бы не удовольствие познакомиться с ней, и что я собираюсь любить её как дочь и почитать как королеву.

Во время же второй их встречи она с энтузиазмом аплодировала португальским музыкантам Екатерины, хотя остальные гости сочли их игру отвратительной. Кроме того, Генриетта написала в Турин:

– Новая королева – самое лучшее создание в мире, она очень красивая, очень милая и обладает хорошим характером. И я с радостью убедилась в том, что король безмерно любит её.

Она очень надеялась на то, что её невестка-королева скоро окажется в положении, и уже с меньшим энтузиазмом добавила, что её невестка-герцогиня снова ждёт ребёнка. Брак Анны Хайд оказался не слишком удачным, вскоре Джеймс стал пренебрегать женой и менять любовниц как перчатки. Всего же в этом браке родилось восемь детей, из которых только две дочери пережили младенчество. Хотя Анну приглашали на все официальные мероприятия королевской семьи, она ещё до опалы своего отца не пользовалась никаким политическим влиянием.

Что же касается пятнадцатилетнего юноши, которого Пипс увидел в королевской карете, то он прибыл в Англию в свите Генриетты Марии. После смерти Люси Уолтер мальчик воспитывался в Париже в семье Уильяма Крофтса, конюшего Генриетты Марии, давшего ему свою фамилию. Королева-мать частенько приказывала привозить мальчика погостить к ней в Коломб. В Англии Карл тоже принял его «с большой нежностью», и, несмотря на возражения Екатерины и канцлера, признал своего бастарда и позже дал ему титул герцога Монмута. Это привело к слухам, что, в случае отсутствия детей у королевы Карл II назначит Монмута своим наследником. Когда у Джермина спрашивали, правда ли это, он, пожимая плечами, отвечал:

– Насколько это правда, одному Богу известно.

Сам граф Сент-Олбанс развернул в Лондоне бурную деятельность. Так в сентябре 1662 года он получил от казны в аренду участок земли к северу от Сент-Джеймского дворца, где, наконец, начал воплощать в жизнь архитектурные планы, задуманные им совместно с Генриеттой Марией ещё более двадцати лет назад. Правда, в лондонском Сити, опасавшемся за своё водоснабжение, отнеслись к этому враждебно, но поддержка Карлом II проекта Джермина обескуражила оппозицию. Строительство его собственного роскошного особняка Сент-Олбанс-хаус в классическом стиле положило начало будущей площади Сент-Джеймс и прилегающим улицам, включая Джермин-стрит.

По утверждению писателя Энтони Адольфа, фаворит Генриетты Марии также принимал активное участие в деятельности лондонской масонской ложи:

– Страсть Джермина к архитектуре тесно переплеталась у него с масонской деятельностью. Мало что известно об этой теневой организации 17 века, но сохранившиеся источники ясно указывают на один момент: между 1660 и 1666 годами Джермин был великим мастером масонства. На самом деле, вероятно, что его связи с масонами имели большое значение для его антипарламентских заговоров ещё до 1660 года.