Три лилии Бурбонов

Арк Ева

– Молчание, – при этом с апломбом заявила королева-мать, – это золото. Короли должны быть подобны исповедникам – всё знать и ничего не говорить.

Когда дамы признались друг другу, что боятся смерти, Генриетта Мария добавила:

– Лучше обратить своё внимание на то, чтобы жить хорошо и надеяться на Божью милость в последний час.

В свой черёд, госпожа де Мотвиль, которая хотела посвятить последние годы своей жизни написанию романов, попросила её рассказать о главных событиях своей жизни, и Генриетта Мария любезно согласилась исполнить её просьбу.

В это время в Англии советники Карла II пытались убедить своего повелителя сократить пенсию королеве-матери, упирая на то, что она уже давно не покупает драгоценностей и ведёт уединённую жизнь, следовательно, либо тратит деньги

на распространение папизма, либо складывает их в чулок. Государственный секретарь лорд Арлингтон поспешил уведомить графа Сент-Олбанса, что король намерен на четверть урезать доходы его госпожи. Однако если в Англии надеялись, что Генриетта Мария покорится воле своего сына, то они явно ошиблись. Карла II захлестнул поток писем с чёрной печатью, в которых королева-мать яростно доказывала, что и так была вынуждена подчинить свой образ жизни своим доходам. И что её сын вряд ли захочет, чтобы остаток её жизни, «который будет коротким», обременили долги, которые потом ему же придётся выплачивать. Она вообще с трудом может поверить, что 20 000 фунтов стерлингов в год смогут разорить его. В конце концов, король самоустранился от этого дела, и Арлингтону пришлось самому договариваться с вдовой.

Здоровье Генриетты Марии, которое так и не восстановилось после напряжения Гражданской войны и ужасных переживаний из-за смерти мужа, становилось всё хуже и хуже, так что в декабре 1668 года она написала своему сыну Карлу, что ей осталось жить недолго.

К Пасхе королева-мать почувствовала себя настолько плохо, что её мажордом, которого ожидали в Лондоне, счёл необходимым предупредить, что, возможно, ему придётся отказаться от поездки. Однако прекрасные вести, полученные из Англии, способствовали её быстрому выздоровлению. Дело в том, что Карл II снова начал склоняться к переходу в католицизм и планировал в глубокой тайне религиозный и торговый союз с Францией. К несчастью для его «Великого замысла», Минетта снова была в положении и даже речи не было о её поездке в Англию. Вместо неё в Лондон в конце апреля были вызваны лорд Арундел Уордорский, конюший королевы-матери, и Джермин. Таким образом, весной 1669 года замок Генриетты Марии снова превратился в центр интриг.

Если Арундел был полностью посвящён в планы Карла II, то Сент-Олбансу было сказано, что речь идёт о торговом союзе между Францией и Англией. Однако герцогиня Ричмондская, главная дама Генриетты Марии, обратила внимание на то, что её госпожа проводит слишком много времени наедине со своей дочерью. Своими подозрениями она поделилась с братом, герцогом Бекингемом, который, в свой черёд, встретился с Джермином.

– По-видимому, есть какое-то дело, о котором я не знаю, – грустно ответил ему фаворит Генриетты Марии.

Тем не менее, он внёс большой вклад в тесное взаимопонимание между Карлом II и Людовиком XIV, организовав предварительные приготовления к секретному Дуврскому мирному договору. Итальянский дипломат Лоренцо Магалотти писал, что Сент-Олбанс был «человеком, который всецело предан интересам Франции и действует с целью продвижения обширных проектов этой короны любой ценой для Англии».

Генриетте Марии не суждено было узнать, что Карл II так никогда и не решится объявить себя католиком, хотя, как и его брат Джеймс, тайно примет её веру. Лихорадка и бессонница подтачивали последние силы королевы-матери, о чём свидетельствовали её частые обмороки. Однако окружающим трудно было судить, насколько она больна, так как дочь Генриха IV не любила жаловаться и мужественно переносила все страдания. Отец Сиприен слышал, как она говорила:

– Все жалобы во время болезни бесполезны и если они чему-то служат, то только тому, чтобы показать слабость и нерешительность людей...

Вдова также смеялась на теми, кто причитал по поводу головной или зубной боли, и только своим монахиням призналась:

– В течение двадцати лет я не знала, что такое провести день без каких-либо неприятностей.

Середину лета она встретила в постели, что было плохим знаком, так как в тёплую пору года Генриетта Мария обычно чувствовала себя лучше. Однако она собралась с силами, чтобы навестить свою дочь, которая должна была родить в конце августа. Минетта совсем пала духом: шевалье

де Лоррен, новый фаворит её мужа, вёл себя с ней с возмутительной дерзостью. Тем не менее, Мадам не решалась жаловаться: в прошлом году, когда король узнал от гувернантки своей дочери, что герцогиня Орлеанская больше не хозяйка в собственном доме, то устроил разнос своему брату. В ответ Филипп выместил злобу на жене: увёз её в Виллер-Котре, где она не могла наслаждаться общением со своими друзьями.

В то же время в присутствии тёщи Монсеньор старался проявить свои лучшие качества, прекрасно зная, что она ценила хорошие манеры и закрывала глаза на всё, что не хотела видеть. Заметив её болезненный вид, герцог Орлеанский вкрадчиво заявил:

– Те, кто нам дорог, должны лучше заботиться о себе!

Генриетте Марии пришлось пообещать:

– Я посоветуюсь с врачами.

Хотя на самом деле она хотела чтобы её просто оставили в покое. Во время последней встречи с госпожой де Мотвиль королева-мать призналась:

– Я хочу поселиться в Шайо, чтобы встретить здесь смерть, и думать не врачах и лекарствах, а о своей душе.

Тем не менее, забота зятя тронула вдову, тем более, что никто из её детей больше не проявлял заботу о её здоровье. Хотя они были преданны матери, но из-за её постоянных мрачных намёков на их скорое сиротство считали, что сейас она чувствует себя как обычно и были правы.

После визита в Сен-Клу Генриетта Мария вернулась в свой загородный дворец, в её планах было провести там осень и переехать в Шайо к празднику Всех святых. В это время ей пришлось выделить в Коломбе комнату под детскую для своей четырёхлетней внучки Анны Стюарт, будущей королевы Англии. В детстве та была круглой, как мяч, потому что привыкла поглощать в неограниченном количестве вместе со своей матрью Анной Хайд шоколад со взбитыми сливками. Вдобавок, младшая дочь Джеймса была неуклюжа и близорука, из-за чего родители отправили её во Францию на лечение. Однако из-за упрямства принцессы докторам трудно было определить степень её близорукости. Однажды, прогуливаясь со своей старшей сестрой Мэри (предшественницей Анны на английском троне) по Ричмонд-парку, она поспорила с ней, является ли отдалённый предмет человеком или деревом. Мэри настаивала на том, что это мужчина и когда её догадка подтвердилась, воскликнула:

– Теперь, Анна, ты видишь, что это за предмет!

Однако та, отвернувшись, пробормотала:

– Нет, сестра, я всё ещё думаю, что это дерево.

В конце августа Минетта благополучно родила и её муж разочарованно написал:

– Всего лишь девочка.

Теперь герцог и герцогиня Орлеанские решили заняться здоровьем королевы-матери и потребовали, чтобы парижские врачи доложили им о её состоянии. Таким образом, в сентябрьский полдень вокруг кровати Генриетты Марии в спальне Коломба собралось несколько знаменитостей: Валло, главный врач Людовика ХIV, Эспри, главный врач Монсеньора, Ивелин, главный врач Мадам, Дюкен, врач самой королевы-матери, и отец Сиприен. Засвидетельствовав своё почтение хозяйке, гости захотели услышать, на что она жалуется. Но прежде, чем Дюкен открыл рот, вдова описала все свое болезни с такой полнотой, что «её врачу, как обычно, нечего было добавить, кроме метода лечения и лекарств, которые он применял». Валло в качестве главы консилиума милостиво одобрил его действия и после осмотра пациентки заявил:

– По милости Божьей, здоровью Её Величество, несмотря на её жалобы, не угрожает опасность.

Единственно, что вызывало опасение врачей, это бессонница вдовы, которая подтачивала её силы. Но когда Валло предложил в качестве средста от бессонницы некие «зёрна» (опиат), Генриетта Мария решительно заявила, что не собирается их принимать. Её упрямство было вызвано, во-первых, тем, что покойный Майерн говорил: подобные лекарства опасны для её конституции. А, во-вторых, добавила она, смеясь, однажды старая цыганка в Англии предсказала ей, что она никогда не умрёт, если только не съест зёрнышко. Некоторое время Валло продолжал уговаривать её. Тогда королева-мать поинтересовалась мнением других врачей. Все эскулапы, кроме Ивелина, поддержили главного королевского лекаря. Что же касается врача Мадам, то он заявил, что его возражения вызваны незнанием состава «зёрен».