Три месяца, две недели и один день
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь?
— Врач прописал постельный режим, — не буду же я говорить ей о том, что её сын меня просто пожалел, что не хочет, чтобы я была тут, в непосредственной близости от него, но в силу своего воспитания, которым благодарен в том числе и ей, так и не послал беременную женщину куда подальше.
— И поэтому ты в доме моего сына, да ещё и снаружи?
— Ну, чтобы я совсем не вставала, ему стоило бы меня привязать, — за эти мои слова она и тем более не погладит его по головке, но тёплые чувства по отношению к одному человеку лишь благодаря одному своему существованию вовсе не обязаны сделать из его матери и любимой им женщины одну семью и лучших подруг на свете. Вот и с нами это не
— Да с тобой мне уже давно всё ясно, Оливия, но не родишь этого ребёнка, и я никогда не позволю тебе об этом забыть, — видите, это я и имею в виду. Если бы она знала про аборт, она бы уже меня морально раздавила. — Ты сама вернёшься наверх, или мне тебе помочь? — но это не звучит, как предложение о помощи, и я понимаю, от меня ждут лишь того, чтобы я немедленно ушла с глаз долой и вернулась туда, где должна быть. У нас по определению не мог выйти относительно нормальный разговор или хотя бы его подобие. Я для неё враг, от которого надо избавиться. Так всегда было. И будет. А Дерек её гораздо дольше, чем был моим. Скорее всего, едва ребёнок появится на свет, мне принесут бумагу, оформляющую единоличную опеку, и будут стоять над душой до тех пор, пока я её не подпишу, чтобы удостовериться, что, как проблема, я устранена раз и на всю жизнь. Вот как всё может сложиться. — Я всё равно должна отнести краску.
— Какую ещё краску?
— Дерек собирается привести в порядок свободную комнату до Нового года. Не будет же мой внук спать в каком-нибудь ящике.
***
— Что ты хочешь на ужин?
— Ничего, — отвечаю я вошедшей в комнату и присевшей с краю кровати Дениз, глубоко внутри думая о том, как всем было бы проще, случись со мной что-нибудь ещё до знакомства с ним. Не встреться мы, со временем Кимберли подыскала бы ему кроткую соседскую девчонку или дочку своей подруги, и даже если бы у них не заладилось или просто разладилось, она бы всё равно любила её, как несуществующую вторую дочь. — Я не голодна.
— Но будешь, и ты в любом случае должна есть.
— Я должна лишь лежать. Иначе, если я не доношу этого ребёнка, она уничтожит меня.
— Ты о Кимберли? Наверное, это было просто сгоряча, что бы она ни сказала, — то ли Дениз, и правда, так думает в силу своего поверхностного знакомства с этой женщиной и абсолютного непонимания наших с ней отношений, то ли просто пытается меня успокоить, будто бы мне, будучи на седативных препаратах, это всё равно необходимо, но я точно знаю, что всё дело не в импульсивности и не в эмоциях. Это совсем не тот случай, когда спустя время ты пожалеешь о своих же действиях и примешься замаливать ущерб. Кимберли говорила вполне серьёзно, и я… — Постой, Браун, ты это что, собралась плакать?
— Я не знаю.
Но, даже не касаясь глаз и смотря исключительно вверх и в потолок, что затруднит движение жидкости по лицу, я чувствую влагу, затуманивающее зрение, и не только её одну, но и подавляющие всю меня эмоции. Когда-то бывший моим мужчина больше не носит кольцо, которое настолько долго было на его руке после развода, что я думала, он никогда не откажется от него, в то время как своё я вернула ему сразу же. Он выбрал оттенки для детской, чтобы обустроить всё в течение этого месяца, и я не думаю, что мне не больно. Не уверена, что словно наверняка перестать для него существовать, как только моё тело опустеет, будет чувствоваться, как избавление и свобода, о которой я вроде бы грежу. Говоря, что мне ничего не страшно, я всё-таки не имела в виду, что спокойно и ровно восприму нечто, прозвучавшее, как угроза как минимум душевному благополучию, а то и физическому существованию. Но мне некому сказать об этом. И кому вообще в данном случае он скорее поверит? Женщине, давшей ему жизнь, или женщине, убившей его первенца?
— Но ты ведь сообщишь? Ну, про
— Уверена, он уже в курсе, — качаю головой я, тут же замолкая. У меня нет намерений открываться перед фактически незнакомым человеком и говорить ему массу всего, что может быть передано, куда не надо, и перечеркнуть всё, что будущий отец пытается тут создать. Личное пространство для малыша, свою новую жизнь и чистый, ничем не омрачённый старт. Пусть Кимберли звонит ему и делает, что хочет, но я не стану.
— Да и плевать. Ты была замужем не за его родителями.
— Ты снова лезешь в то, что тебя совершенно не касается.
Но по большому счёту, если так разобраться, мы уже всё прояснили. Он не может действительно попрощаться со мной, пока на его руках не окажется ребёнок, которого я ему отписала, и, тем не менее, я помню его твёрдое и резкое, как пощёчина, «прощай». И всё это правда, быть вместе требует гораздо большего, чем просто появиться где-то вместе, когда это продиктовано профессией или уже давно оговорено. По аналогии с этим что мне даст возможное участие в декоре комнаты, которую я даже никогда не увижу? Дерек… В случае чего это будет первое, что он спросит. Но разве я готова сказать ему что-то позначительнее того, что ему уже приходилось слышать около трёх недель назад?
— Да, я помню. Но нам кое-что необходимо сделать. Не пойми меня неправильно, но я должна потрогать твой живот. Если он как камень, это нехорошо, — было вцепившись в одеяло, чтобы укрыться им, потому что мне не сильно хочется чувствовать на себе чужие руки, я разжимаю свою хватку из-за последней части фразы. В ближайшее время мне точно не светит забыть недавно сказанные бывшей свекровью вещи, и, подтянув тело вверх, я прислоняюсь спиной к изголовью:
— У тебя тоже была угроза, да?
— Во вторую беременность. И я действительно чуть не потеряла Дэвида.
— Ладно. Давай, — я вздрагиваю, когда Дениз дотрагивается до обнажённой кожи, и, держа поднятую рубашку в стороне от неё, поворачиваю голову в сторону, так как мне всё равно слишком неуютно, чтобы смотреть. За все эти месяцы я вряд ли хотя бы реально смотрела на собственный изменившийся живот, но, к счастью, эта как бы экзекуция заканчивается довольно быстро. — Ну что?
— Ничего. Не о чем переживать. Если только о тоске по тому, что когда-то было твоим. Что бы ты там ни думала, что это можно преодолеть, поверь, воспоминания всегда в нашей голове. Они могут притупляться, но никогда не исчезнут навсегда. Их может усилить любая, казалось бы, мелочь. Это просто так, чисто для сведения, — какая-то часть меня хочет велеть ей заткнуться и прежде разобраться в собственной личной жизни, но я не произношу ни звука. Потому что, пожалуй, впервые за всё последнее время я настолько исчерпана, что гораздо более значительной доли моего внутреннего существа совсем не хочется говорить. — Ужин, я так понимаю, на моё усмотрение, — и с этими словами Дениз выходит прочь из комнаты, оставляя меня наедине с кучей мыслей и моим животом, вроде не внушающим опасений, но всё равно подвижным и энергичным, что я не в состоянии взять под контроль. А я ведь всегда получала всё, что хотела, только не теперь. Но, возможно, мне это даже нравится.
Глава двадцать вторая
— Как всё прошло?
— Нормально. Мы не стали подругами, если ты об этом, но всё в порядке. И, кстати, мы ничего тебе не сломали.
— Не смешно, — отвечаю я, вспоминая о нашем с ней разговоре перед моим отъездом. — Я всё-таки не уверен до конца, что воспринял бы это полностью спокойно.
— А, по-моему, это было бы забавно, папочка. Со временем тебе стоит подумать о детской площадке. Или хотя бы о качелях.
— Езжай-ка ты уже домой, — на моём лице невольно проявляется улыбка, — мальчики наверняка соскучились по своему отцу.