Три метра над небом
Шрифт:
Полный бред.
Две тысячи сто тридцать пятый год по старому летоисчислению и по новому «отапокалипсическому» – пятьдесят третий.
Мужчина с голым черепом и бритым лицом и женщина с копной шикарных белых волос сидят на берегу водоема.
– Помнишь, косматый, как мы с тобой летали в Таиланд?
– Где он теперь?
– Где весь Индокитай?
– Там царствуют головоногие. Я принял информацию, что их промысел стал выгодным бизнесом.
– Косорукие в этом доки.
– Ловля головоногих – единственное, что могут косорукие.
– Нам бы тоже надо наведаться на остров. Созрели
– И мои пупырчатые рукохваты набрали товарный вес.
Водоем источает заметный запах йода.
– Пора возвращаться. Координатор может наложить штраф.
Мужчина встает первым.
Они уходят. Мы смотрим им вслед и без особого удивления наблюдаем, какая происходит с ними метаморфоза. У мужчины отрастают волосы, и они начинают развеваться космами, а женщина уменьшается в размерах и скоро рядом с косматым шествует кот.
Стр:
Вещица
Сказка
Эту вещицу я «пас» довольно долго. Разглядывал её и так и этак. Прикидывал место в своей квартире, где она может стоять. И, наконец, сразу после майских праздников решился и купил её.
– Удачный выбор, – сказал продавец комиссионного мебельного магазина, что на Садовой улице. – Поздравляю.
Он помог мне погрузить её в автомобиль и сильно волновался, не поцарапается ли столешница при поездке. Я, как мог, успокаивал его. Что я, мол, водитель со стажем и езжу очень осторожно. Но он никак не хотел успокоиться. Мзда моментально успокоила мужчину, и он, удовлетворенный, скрылся за дверями магазина.
Ломберный столик я, естественно, не предполагал использовать для игры в карты. Даже если бы меня кто-нибудь и не обучил играть в ломбер, я не стал бы этого делать.
Мало ли, что я в годы своей бурной юности на пляжах Сочи, Мацесты, Хосты и других курортов тех мест слыл отважным каталой, и не раз только хорошо натренированные мышцы ног спасали меня от кулаков, а то и заточек недовольных граждан. Не подумайте, что был я профессиональным шулером. В те годы я был обыкновенным студентом. Студентом истфака ЛГУ. На море я проводил лишь каникулы первых трех курсов. Потом я куролесил по стране в составе археологических экспедиций. Наверное, именно тогда появилась во мне страсть к старинным вещицам. К тем предметам обихода, от которых веет ароматом прошлого.
Вообще, со второго курса я стал придавать своему облику черты старомодности. Вошли в моду брюки «дудочки». Я пошел к знакомой портнихе и заказал брюки. Почти клеш. Пацаны взбивали волосы в коки а ля Элвис Пресли. Я стриг волосы под бокс. Джаз еще играл один Утесов и Лундстрем, а у меня на «костях» – пьесы в исполнении Луи Армстронга и Дези Гиллеспи.
Я узнал, что настоящее имя этого музыканта Джон Беркс. Что родился он двадцать первого октября 1917, в городке Чероу, штата Южная Каролина.
Как был удивлен мой отец, когда я принес домой тромбон.
– Ты собираешься освоить этот инструмент?
Я кивнул.
– И играть тут?
Я кивнул.
– Надеюсь соло?
Я кивнул.
– Тереза! Наш сын онемел, зато скоро мы будем наслаждаться его игрой соло на тромбоне.
Мама, аккомпаниатор
– Соло на тромбоне? Это авангард какой-то.
Как давно это было. К тому времени, когда мне и моим сокурсникам предстояло писать дипломную работу, я уже освоил не только тромбон. Я имел разряд по боксу, умел работать ключом на рации, водил мотоцикл и легко мог переплыть Неву в самой её широкой части.
Моя страсть к вещицам определилась в экспедициях с археологами. Свою первую вещицу я привез из экспедиции в Марийскую республику. Помню, как я был приятно удивлен, когда узнал, что дословно название этой страны можно перевести, как Мужская республика. Именно оттуда я привез свою первую вещицу. Малюсенькую фигурку женщины из необожженной глины. Как сказал профессор, она может датироваться концом пятнадцатого века. Он благосклонно разрешил мне взять её:
– Пускай это будет мое первое и единственное должностное преступление.
Так оно и было. Больше никому и никогда он не разрешал подобного.
Я не утверждаю, что моя квартира подобна музею. Но и жилищем большинства обывателей, в истинном понимании этого определения, её назвать нельзя. Видал я квартиры современных мещан. Тома собраний сочинений подобраны не по интересам обитателей, а под цвет обоев. Вместо старинного торшера, где основой служила ваза китайского фарфора, стоял одноногий уродец с тряпичным абажуром ярко-оранжевого цвета в подсолнухах. Ширму, каркас которой был изготовлен из тика, а ткань из настоящего китайского шелка с росписью в стиле художника Ци Байши, выбросили на свалку. На её место водрузили колченогий трехногий столик. ETC!
А отреставрированная ширма отгораживает от всего остального пространства в кабинете кресло качалку. Тоже «вещица» та еще. Сядешь в него с бокалом токайского вина вечерком и уносишься в бесконечную даль фантазий.
Как положено, после окончания Университета я отработал три года по распределению. В архиве при Обкоме КПСС. И не жалею о тех годах, проведенных среди томов архивных документов, отражающих подлинные, а не интерпретированные, события быстротекущего времени. Я черпал «горстями», так сказать, первичную информацию. Вчитывался в решения съездов, постановлений Пленумов. Особое мое внимание привлекали речи лидеров партии. При всей их официозно однообразной лексике, у каждого оратора я находил свой стиль. Так родилась тема моей будущей диссертации.
– Вы, товарищ Поспелов, отважились на весьма опасную затею, но я поддержу Вас, – произнес доктор исторический наук, покрутил прядь седых волос у виска и добавил: – Подумайте и над таким казусом: как менялся стиль и лексика наших партвождей по мере продвижения страны к заветной цели.
А что, если тогда и родился тот анекдот: Коммунизм близко, за горизонтом…
Справка: горизонт – условная линия, по мере приближения к которой та отдаляется.
Мне исполнилось двадцать пять лет, когда мой научный руководитель, седой доктор исторических наук, объявил во всеуслышание, что на небосклоне богини Клио взошла новая звезда. Через неделю в кулуарах поползли слухи – наш мэтр сошел с ума. Не желала элита исторической науки принимать «новую звезду». Защитить диссертацию мне не дали. Под разными предлогами, но она была не допущена до защиты. Так и пылятся листы, отпечатанные на американской пишущей машинке Ундервуд, в ящике письменного стола, купленного мной во все том же комиссионном магазине на Садовой улице.