Три метра над небом

Беспалов Николай Алексеевич

– А жрать есть? – Фадею пойти бы домой и там просить жену, но боязно.

– В огород сходи и нарви чего жрать-то.

Встают и гуськом идут к дому Федоры. Не знают они, что из-за занавески за ними наблюдает та соседка, что слева. Она уже выпила половину содержимого графина со стола президиума, и теперь жаждет исполнить свой замысел.

– Где-то у меня был керосин.

Такая она хозяйка: днем с огнем не отыщешь того, что надо в доме её. Лампа и та стоит не там, где положено и с разбитым стеклом.

Она ищет

банку с керосином, а голодные односельчане ищут в огороде соседки, чего бы такого, что не надо готовить, а сразу в рот положить и жевать. Оголодали они, натерпелись с этой проклятой лестницей.

Федора тем временем в своей избе отливает из трехлитровой банки в бутылку из-под вина плодово-ягодного самогон и приговаривает.

– Они все рады вылакать. Я им не сельмаг.

Наконец, все собрались за столом.

– Это что? – вопрошает пастух, – Тут и на одного мало будет.

– Ты это выпей, – злится хозяйка, соседка Федула.

Через тридцать минут, когда бутылка была опорожнена, пастух Фрол нетвердой походкой пошел искать стадо.

За столом остались Федора, Федул и Фадей, который сильно опасался идти домой.

– Ну-ка, мужики, отвернитесь.

– Раздеваться будешь? – с детской радостью отреагировал Фадей, у которого от самогона взыграло мужской начало, да так взыграло, что больно стало сидеть.

– Ещё чего! Ты губу-то не раскатывай. Не ты тесто замешивал, не тебе пироги в печь ставить.

Мужики отвернулись и стали смотреть в окно. Повернись они к окну чуть раньше, увидели бы, как соседка, чей дом слева, проскочила к избе Федула. А так они увидели пробивающийся в щели дымок.

– Заслонку не закрыла, дура, – спьяну Федул позабыл, что жена его лежит мертвая.

– Ничего, не угорят, – успокоил товарища Фадей.

От созерцания начавшегося пожара их отвлек окрик хозяйки.

– Налетай, подешевело.

Вторую бутылку самогона они пили медленно. А огонь в избе Федула разошелся и уже жег потолок и стены. Дуновение ветра с реки и он вспыхнул на крыше. Высохший шифер горел, трещал и стрелял. Повалил черный смолянистый дым.

В центре села забили в рельсу. Толку-то что?

– Братцы! – кричит Федул, – моя изба горит.

– Поздно, – медленно сказала Федора и поникла головой.

– Все равно, тушить нечем, – сказал Фадей и присоединился к женщине.

– Ну и хрен с вами! – Федул грубо выругался и бросился из дома.

Нестерпимый жар ударил ему в лицо. От него занялась пламенем березка, растущая рядом с избой. Это дерево Федул посадил в год рождения Севы.

– Все сгорели, – Федул заплакал.

А когда к горящей избе прибежали люди, огонь перекинулся уже на дровяник.

Мечутся селяне, кричат, ругаются, а сделать ничего не могут. Вот уже языки пламени подобрались к избе соседки поджигательницы.

– Ратуйте, граждане!

Она выскакивает из избы в юбке, но без кофты, в руке бутылка. Объемная

её грудь колышется, вызывая у мужской части населения естественные плотские желания.

– Так все село сгорит, – спокойно говорит Порфирий, который, увидав дым, прибежал из леса.

– Не сгорит, – возражает один из селян, – Они хутором жили.

– А ну бери лопаты, копать ров будем, – командует Порфирий.

Народ разбежался и скоро вернулся с лопатами.

К трем часам ров был прорыт, а к тому времени три избы сгорели дотла. Торчат три трубы, а над ними кружат вороны. Жуткая картина.

Когда солнце коснулось вершин сосен, все население собралось у колодца на окраине села.

– Помянем ушедших в мир иной, – начал тризну Порфирий.

Будни закончились. Впереди праздники.

О том, как они пройдут в селе, мы расскажем, Бог даст, позже.

Стр:

Бредятина

Мистификация

Бред I

На часах со светящимися стрелками и цифрами три часа сорок минут. Рубеж между утром и ночью.

Ступни приятно холодит паркетный пол. Длинные космы волос противно щекочут голые плечи. Трехдневная щетина сковывает кожу лица. Взгляд в окно. Пусто и темно. Подслеповатые глаза различают отблеск фонаря.

Шаг и еще. Это дверь уборной типа сортир. Спасибо таджику. Он работает.

Тусклый свет бра едва освещает два десятка дециметров клеёнки. Стакан с недопитым пивом и крошки черного хлеба на ней.

– А где крыса?

Голос сипл и тих.

На такой зов отзывается большой рыжий кот. Он приплелся за косматым существом.

– Чего на меня смотришь? Это я тебя спрашиваю.

Кот отвечает пакостным мяуканьем. И слышится в этом кошачьем голосе встречный упрек:

– На себя погляди. Ты когда под душ вставал?

Выдохшееся пиво вызывает у косматого отрыжку сероводородом. Кот возмущенно рычит.

– Не рычи. Ты не пес.

Темень за окном нарушается проблесками проезжающих по улице фар автомобилей.

Косматый и кот возвращаются в комнату, где они изволят почивать.

Первым на кровать забирается кот. Он не прыгает, как предназначено ему природой. Нет. Он именно забирается.

– Ты ожирел, кот. Прав сосед. Я закормил тебя.

Косматый ложится в койку.

Стрелки подошли к цифре четыре.

– Спим, – говорит косматый и слышит в ответ:

– Если ты не пострижешься, я спать с тобой не стану. От твоих волос у меня развилась астма.

За окном темень. Пропали отблески фар проезжающих по улице автомобилей.