Три напрасных года
Шрифт:
Ваше благородие госпожа Карьера
Для кого ты мать родна, а кому — Мегера
Полетели лычки на плечи мои
Повезло мне в службе — не везёт в любви.
Служили в Анапе в одиннадцатой роте три товарища — Ершов, Ежов да Мазурин. Нравилась им служба, полюбилось море. Решили друзья стать моряками, чтоб с голубой волной на всю жизнь. Ну а раз так — пишут парни рапорты: хотим, мол, выучиться и служить в морских частях по политической линии. Желание курсантов приняли во внимание, справили документы, выдали деньги на дорогу, и поехали они в Москву учиться замполитскому
Ежов к тому времени вернулся в Анапу замполитом одиннадцатой роты. А старшего лейтенанта Ершова забросила судьба на остров Сахалин инструктором по комсомольской работе Корсаковской бригады сторожевых кораблей. Жил в шикарнейшей квартире, предназначенной для приёма высокопоставленных гостей. А что, рассудил комбриг, парень холостой, на язык спорый — будет адмиралам с генералами на вечер развлечением. Тут как раз является в бригаду сам начальник морского отдела Тихоокеанского пограничного округа контр-адмирал Ушаков. Старикашка вредный и въедливый ужасно. Весь день бригаду на уши ставил, вечером Ершова. На его крытый стол, на батарею коньяков и напитков, даже не взглянув, заявил:
— Пить вредно. Спать полезно. Утро вечера мудренее.
И завалился почивать.
Обиделся Ершов — в кои веки целый адмирал под боком и того к душевной беседе не смог уломать. Утром старлей заступил дежурным по базе, а контр-адмирал натянул трикушку и бегает по территории бригады. В одном закутке отлынивающих от зарядки подловит, в другом — всех к дежурному отправляет. Ершов за телефон:
— Санчасть? На территории воинской части прорвался псих гражданской наружности, пристаёт к морякам, себя то ли Макаровым называет, то ли адмиралом Нахимовым. Примите меры.
Санитары в розыск — и вот он, голубчик бежит навстречу старенький дед в помятой трикушке.
— Вы откуда здесь? А ну-ка с нами пойдём.
Начальник морского отдела Тихоокеанского пограничного округа возмущён:
— Я контр-адмирал Ушаков.
— Ушаков? Фёдор Фёдорыч? Ты нам и нужен, — обрадовались санитары.
Заломили начальнику моротдела ласты за спину и уволокли в санчасть. Потом разобрались. Контр-адмирал приколов с шутками не любил — загремел корсаковский комсомольский работник к нам на Ханку замполитом вместо ушедшего на повышение Кукина.
Начал Ершов с выборов комсоргов катеров. Это актив, на который я буду опираться — так и сказал. Дал два дня сроку, по истечении которых протоколы отчётно-перевыборных должны быть у него.
Оленчук ко мне подошёл:
— Готовься, Антоха, нынче мы тебя будем избирать.
И кулак под нос сунул, как Никишка Сосненко:
— У-у-у, сука!
Избрали меня единогласно. Цилиндрик отбубнил что-то о проделанной работе, раза два Терехова помянул, как активного комсомольца. И сел. Работу его признали удовлетворительной. Потом выборы начались. Оленчук соскакивает:
— Хочу Антоху и никого больше.
Вот так кумир рождает кумира. Нет, это я не правильно.
Почему я без колебаний согласился, а Курносый надулся? Раньше, гласят наскальные надписи, комсорги были при почёте. То есть, при лыках, знаках и домой в отпуск хоть разок да умудрялись съездить. Кукин все эти привилегии похерил, комсомольскую работу не поощрял, политзанятия не проводил. Каким его ветром в замполиты надуло?
Теперь, судя по темпераменту Ершова, всё должно перемениться. И переменилось. Старший лейтенант съездил в бригаду, привёз приказ о присвоении нам, вновь избранным комсоргам, внеочередных воинских званий. По две лычки на погоны получили кок ПСКа-66 Нурик Сулейманов, моторист ПСКа-67 Валера Коваленко, моторист ПСКа-68 Саша Тарасенко и покорный слуга. Это был нонсенс. Мой прямой начальник Сосненко имел звание старшего матроса, и никаких перспектив. Таракан вряд ли его поощрит второй лыкой даже к дембелю — слишком напряжёнными были их отношения в навигацию.
Коля подошёл поздравлять.
— Гнёшься, собака. У-у-у…. — и кулак под нос.
Ершов отобрал у Мишарина ключи от канцелярии, и она из дембельского притона преобразилась в политический клуб. Мы тут под руководством замполита немало проблем обсудили — от задач экипажей катеров в свете решений 24-го съезда КПСС, до животрепещущего вопроса — почему у Васьки Мазурина жена на голову его выше.
Старший лейтенант Ершов замечательной был личностью. Оптимист и говорун. Вот как он женился. Была у него девушка — в Анапу провожала. Ждала и музыкой занималась. Как любимого встречать — у неё концерт. Подругу просит — неудобно, встреть. В кино на танцы сходить — у неё репетиция. Опять к подруге — выручай. Ершов шутит — с любимой распишусь, а спать с тобой буду. Нет, говорит подруга, если спать со мной, то и расписывайся со мной. Пошли и расписались. В Камень-Рыболов приехал женатый замполит. А музыкантше он до сих пор пишет, что любит, и жена не ревнует — подруга ведь.
Кроме этих двух женщин Ершов любил колбасу. Раздаст нам, комсоргам, деньги и в военторг посылает. Каждый ему по палке несёт, а больше и не давали — дефицит.
Большая карта озера Ханка весела на стене канцелярии.
— Это что? — тычет пальцем Ершов в остров Сосновый. — Необитаемый? Вот что, мужики, летом методом субботников построим там свинарник, и своё сало будем трескать. Ел кто-нибудь копчёных поросят? Эта вещь, скажу. Берёшь его за задние лапки и в рот.
Он сделал жест…. Ну, пожалуй, так кильку в рот опускают — за хвост и…. В тот день родилась и утвердилась за ним кличка Кабанчик. Да и соответствовал он ей — круглолицый, упитанный, с необъятной брюховиной, и такой же шустрый.
Приколист был — пострадал, но не успокоился. О контр-адмирале я уже рассказывал. А вот свеженькое. Раздобыл столешницу, нас подучил, и стали мы прапоров от морской болезни лечить. На меньших по званию Кабанчик не разменивался, на старших побаивался. Целение происходило принародно в коридоре нашей казармы. Увидел Ершов начальника военного оркестра, потребовал:
— Иди сюда. Морской болезнью страдаешь? Сейчас излечим. Что значит не надо? Смирно! Встать на столешницу! Завяжите герою глаза. Ничего не бойся. Положи руки на плечи моряку. Поехали.