Три напрасных года
Шрифт:
— Отговорки. Скажи, не нашлось мужчины, способного совратить тебя.
— Тоже верно. Не обижайся. Лучше давай ещё выпьем. Что за удовольствие — овладеть женщиной в толчке над унитазом. Ты завтра мне в лицо плюнешь, да и себе противным будешь.
— Зачем же в толчке — можно здесь, потихоньку. Никто не мешает.
Выпитый коньяк действовал на нас не одинаково — я всё больше трезвел, а Елену развозило. Она стала хихикать по поводу и без. Всё чаще в разговоре касалась меня жаркими ладонями, и однажды попала в пах.
— Ой, да ты во всеоружии. Мучаешься бедненький. Давай помогу.
Она освободила мою плоть из плена брюк и удовлетворила
Потом мы уснули, обнявшись, на её полке.
На исходе ночи нас разбудила пожилая проводница.
— Манзовка, моряки, выходи строиться.
Валера Коваленко уже натягивал шинель. Шурик поднялся. На Нурика лучше было не смотреть — Батый после неудачного штурма Козельска. Лена пошла меня провожать. Свесилась с подножки, держась рукой за поручень, обняла другой за шею, жарко поцеловала в губы и шепнула:
— В карман твоей шинели я положила почтовый адрес — пиши до востребования. Пиши, я буду ждать. Прощай!
Поезд унёс её в сиреневый туман.
9
Ваше благородие Катер Пограничный
Вот уже не первый год знаком с тобою лично
От киля до клотика стал ты мне родной
Не везёт в любви мне — повезло с тобой
Уезжали из отряда в один день — дембеля на вокзал и далее в бригаду для расчёта, а мы на катера. Я и не думал, что прощание будет таким слезным. Жили будто бы не очень дружно — в начале зимы даже подрались немножко. А тут…. Обнимались в казарме, вышли, перед машиной просто потоп — слёзы ручьями. Солдаты смотрят, удивляются — должно быть, заголубели моряки от волн своих. Им не понять. Вон и Атаман стоит в сторонке, смолит сигарету за сигаретой. Никаких торжественных прохождений, никаких маршей «Прощание славянки» (а не помешал бы!).
— Сынки…. — Атаман сбивается и машет рукой, отгоняя подступающие слёзы. Он стар, ему чувственность годами положена. А наши-то,… дембеля-то…. Окружили командира группы, сначала руку жали, потом обниматься полезли.
— Батя….
Господи, неужто и я Атамана буду батей звать? А потом вдруг понял, откуда вся эта мокрота. Отдирают моряки с кровью то, что в душах проросло — службу, дружбу, дни минувшие. И как они сейчас нам завидуют! Нам — остающимся. Мы им, а они нам.
Вслед за Колей Сосненко Цилиндрик подошёл лобызаться.
— Антоха, — ткнулся носом в моё плечо, а потом кулак под нос. — У-у-у, сука.
Смешком затрясся:
— Ну и насоветовал ты мне. Прикололся?
— Да нет, Серый, что ты — бес попутал.
А история такая. Нет, даже предыстория. Хохлы — они же хитрые. Вот и боцман наш умудрился второй раз домой смотаться (первый — ещё в Анапе). Делают родственники справку — кто там при смерти. Военком письмо строчит: прошу срочно отпустить попрощаться. Приехал боцман в село родное. Только с автобуса — парнишка знакомый:
— Идём, Лёха — чё покажу.
Прошли садами, заглянули в гараж. А там, в машине сидит боцманова подруга, совершенно нагая, и не одна. Настучал Теслик по бестолковке нечаянному заместителю, а подруге сказал:
— Сволочь ты. Знать больше не желаю.
Вернулся на катер, следом посылка летит. Подруга его неверная в Сухумском универмаге работала — спроворила трико импортное, элластиковое. Таких мы ещё не видели. Боцман трикушку взял, а письмо сопроводительное выкинул не читая.
Зимой Цилиндрику подруга отписала — прости, мол, Серёжа, встретила человека, замуж выхожу. Три года ждала, за месяц до приказа ждалка сломалась.
Цындраков
— Что делать, Антоха?
Послал бы подальше, но нельзя — теперь я комсорг и старшина, в ответе за личный состав.
— Пиши, — говорю. — Высылай джинсы, и я тебя прощу.
Цилиндрик написал, две недели сумрачный ходил, а потом допетрил и ко мне:
— Ну, ты насоветовал — с какого это перепугу должна она мне джинсы высылать?
Я и тогда на беса свалил.
Эта зима была сурова к дембелям. Столько измен подруг, любимых, даже жён — они будто с ума разом посходили. Старшину мотористов ПСКа-66 бросила жена с ребёнком. Из далёкого Питера потребовала развод и просила забыть дочку — новый папа свою фамилию дарит. Затосковал Колянов, с лица сошёл. Хотели ему командиры отпуск оформить, но потом рассудили — как бы чего не напорол в горячке — и не отпустили. Мишарина подруга бросила. Потом друзья написали — замуж вышла. А у неё уже был ребёнок от Толика — хотели расписаться после дембеля. Старшина группы психованным стал — чуть что, приложиться норовит. Но ведь у нас, где размахнёшься, там и получишь — не терпеливы моряки к насилию. Командиры решили — пусть съездит. Вернулся Толик с побывки развесёлый. Рассказывал:
— Выпил — дома не сидится. Пошёл к бывшей подруге. Ютится она с дочкой и молодым мужем в студенческом общежитии. Завалился, говорю: сначала выпью, а потом решу, что с вами, гадами, делать. Очкарик её за фунфырём погнал. Я любимой — ну-ка, поворачивайся. Поставил рачком-с — она люльку качает, а я её накачиваю глубинным насосом. Только кончил, очкарик прибегает. Выпили. Сурово спрашиваю — как жить мыслишь, студент? чем дочку мою кормить станешь? Он — пык-мык — заикается. Водка кончилась. Беги, говорю, за второй, а то я ещё не решил, как наказывать вас, гадов, буду. Он умчался. Сучка просит — может, ещё раз меня накажешь, а его не трогай. Нет, говорю, сами вы себя наказывайте, а я пошёл — не поминай лихом. Она в слёзы.
Лёхе Карпинскому, командиру БЧ-5 ПСКа-67, в день приказа письмо пришло. Подруга бывшая пишет: любим, ждём, целуем — хохол в присядку с конвертом. Дембеля разобрались в сути и отмутузили придурка. Сказали, чтоб клёш не шил — не достоин. А суть в том, что подруга бросила Карпинского ещё в Анапе, вышла замуж, родила, развелась и теперь только Лёшу любит и ждёт. Вот такие колбасы-выкрутасы.
Да-а…. письма, письма. Появился у меня адресат до востребования во Владивостоке, и послания шли оттуда нежные, полные смысла и толка. Чувствую, тянется ко мне Елена, о встрече мечтает. Планы выведывает — не хочу ли на сверхсрочную остаться. Я понимаю — любовник нужен, муж уже есть, и живут они не плохо, но чего-то в жизни ей не хватает. Этим чем-то мог стать я. Но чем-то не хотелось, а кем-то тем более. Наверное, это чувствовалось в моих посланиях, и Елена припёрла к стенке:
«…. не забывай, мой юный Грэй (это который с Ассолью?) — мы в ответе за тех, кого приручили».
Действительно, Елена исполнила в поезде то, о чём просил — время платить долги. Хотя чего она добивается? Того же самого, что и я от неё. Не будь трусом, Антоха, пользуйся. А как мужская солидарность? Сейчас я сундука рогачу, потом меня кто-нибудь — Бога ведь не обойдёшь, и судьбу не обманешь. За всё придётся заплатить. Вот так вагонная интрижка стала терзать мою душу, заставляла быстрей взрослеть и пересматривать жизненные убеждения. Однако, ответы писал регулярно, хитроумно избегая тёмных углов: старался не врать и не брать не реальных обязательств.