Три недели из жизни лепилы
Шрифт:
Посидим часок, поспим парочку. Потом все сначала. Нас посетила Ее Величество Депрессия. Можно сказать, «соображали» на троих.
В промежутках между комами мы перебрасывались короткими фразами и курили.
— Устал зверски. Дежурства, запои, снова дежурства. Просвета не видно.
— Заведи себе нормальную бабу.
— Где ж ее взять?
— А что «покойная»?
— Видимся… На прошлой неделе был у нее на даче.
Потрахались в роще среди ландышей. Романтика!
— Может, она тебя любит?
— Сама подавала
— Ты не подарок.
— Какой есть.
— Пока есть, потом сопьешься.
— Смотрите, какой правильный! Мое присутствие в этом мире ничего не меняет. Моего отсутствия никто не заметит.
— А родители?
— Ты забыл сестру и деверя. Перечисляй всех, раз уж начал.
— Это ты забыл. Про дочь.
— Спасибо, что напомнил. Дочь ходит в садик. Собирается в Израиль вместе с мамой. Насовсем.
— Ну и езжай вместе с ними.
— Звали… А что мне, православному, там делать?
— А чего тебе, православному, делать здесь?
— Ждать.
— Чего?
— Твоего возвращения из Германии. Приглашение получил?
— Паспорт оформляю.
— Приедешь, расскажешь. Везунчик ты наш. И за что тебя бабы любят?
— А тебе завидно?
— Не угадал. На Запад я не рвусь — это рай для зажравшихся дебилов. «Хау ду ю ду?» — «О'кей!» — и дебильная ухмылка на всю рожу.
— А кому ты там нужен? Мы то есть…
— Ну валяй, расскажи мне про чудеса ихней медицины, про сто пятьдесят восемь экзаменов, которые нужно сдать на пути к Олимпу. Сказки бабушки Батыр…
— Но это правда.
— А работать без мониторов, без лекарств — на слух, на нюх, чем Бог пошлет — это просто? И, в общем-то, морим не больше, чем они… Если там такие крутые, чего им бояться? Запустили бы пару сотен советских врачей — пусть весь мир увидит, какие мы бездари. Нет, конкуренция никому не в кайф.
— Вполне понятная политика.
— Политика? Но причем тут «хреновая система образования, неконвертируемые дипломы»? Ты в самом деле веришь, что мы хуже как специалисты?
— Мы — нет. Но кого это волнует?
— Нас.
— Нас? Ну, давай сами установим себе зарплату.
— И установим! Почему шахтеры, авиадиспетчеры, даже водители троллейбусов качают права, а мы носимся с клятвой Гиппократа, как курица с яйцом? Надо бастовать: отделениями, больницами, рай- и облздравами. Отменять плановые операции, сворачивать экстренную помощь…
— Ну, это ты загнул!
— Загнул? Да они пользуются «святостью» нашей профессии.
Любой торгаш может прочитать тебе мораль на тему «то бензин, а то дети», причем не краснея.
Тогда мы не подрались, а то ходить бы мне со сломанной челюстью. Или ребрами.
Завтракали мы чаем и «Беломором». Паша собирался на сутки, я снова отпросился — на этот раз в ОВИР.
По «телику» крутили «Маугли». Багира учила мальчика бегать.
Балу отстал, скатился с пригорка
— …я маленьким не сдох? — раздалось у меня над ухом.
В ОВИРе на Варшавке, свиваясь в клубок, завихряясь водоворотами (врагонародами?), перешептываясь и переругиваясь, кишела очередь.
Собственно говоря, очередь прослеживалась слабо — несколько сот человек на тридцати квадратных метрах площади потели, воняли и лезли вперед.
После двух часов активного стояния меня затрясло. Дрожью внутренней и окружающим незаметной. Я вспомнил Балу и опрометью кинулся к выходу. Нет, Москва даст Киплинговским джунглям сто очков фору.
В телефонной будке меня уже откровенно колотило: головой о стекло, зубами о трубку.
— Лен, мне очень плохо.
— Что случилось?
В ее голосе чувствовалась обеспокоенность моей судьбой.
Звучало очень по-матерински.
— Я должен с тобой встретиться.
— Ты же знаешь…
Вечера у Лены расписаны на год вперед: спортивные танцы и свеженанятый учитель английского. Глупенькая! Спутала причину со следствием.
— Я умоляю!
Договорились на послезавтрашний вечер. Завтра мне дежурить в «нейрореанимации», куда меня снова взяли после того, как Силанский намылился в UCLA [34] на стажировку (доцента — в аспирантуру). Языка не знает-с, а корреспонденцией заниматься кому-то надо.
34
Калифорнийский университет (что в Лос-Анджелесе)
— Олег, Олег! Мальский, ты заснул что ли? — Покрохин встряхнул меня за плечи, — Твой выход.
— Вы заставляете себя ждать, — скрипуче поприветствовал очередного претендента на булку с толстым слоем масла Дартанян.
Конклав в полном составе: Дартанян, Булавян, Рядов, Аленсон, Батыр. Отсутствуют только малоактивные или второразрядные. У всех кислые фейсы — шестой час сидят.
Аленсон потушил сигарету и закурил новую.
— Извините.
— Надеюсь, это ваше последнее русское слово в этой комнате, — подбодрила меня шефиня, — Сначала представьтесь и коротко о себе, — и указала на стул рядом с Экзаменатором.
Джефф оказался мужчиной лет пятидесяти с добрыми серыми глазами. Рыжие волосы торчали в разные стороны, костюм в серо-бурую клетку слабо гармонировал с ярко-красным галстуком.
Перед Джеффом, между стаканом «минералки» и пустой бутылкой из-под «пепси» лежал листок с пометками напротив фамилий конкурсантов (он закрыл это место рукой) и…рисунками лошадей. Берущих барьер. Сбрасывающих жокея. Заваливающихся в канаву. Довольно правдоподобно.
Я почувствовал необъяснимое облегчение, нет, легкость…