Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция
Шрифт:
Подруга, с которой они сидели в школе несколько последних лет за одной партой. После окончания их разбросало по разным университетам, однако, как и прежде, они разгуливали свободно в самых затаенных уголках души друг у друга, поддерживая в трудную минуту, чтобы те, неугомонные, не сбились с пути.
– Посмотрела мой новый альбом про Париж?
– Ага, – отписалась коротко Фортуна, закончив свою прогулку и оставив в покое свои фотографии.
– Ну как тебе?
– Потрясающий
– Что, совсем не понравились?
– Тебе честно сказать?
– Опять начнешь меня учить?
– Да нет, так, несколько советов.
– Валяй. Немного критики не помешает от специалиста, – иронизировала Вика.
– Ну давай с первых начну: голый пейзаж, надо было что-нибудь поставить туда, за что цепляется взгляд. Понимаешь, о чем я говорю?
– Не тупая, – поставила скобку после этой фразы Вика.
– Причем поставить в одном из зрительных центров. Далее, летящий поезд. Чувствуешь: чего-то здесь не хватает?
– Чего?
– Места, тесно ему, некуда ехать, надо было оставить в кадре место по направлению движения.
Вот этот снимок с башни мне понравился, очень хорош, но можно было повторить его с большей высоты, так как высокая точка съемки дает возможность охватить больше пространства и передать больший объем. Фотография – это кино, это роман, ну, не роман, рассказ. У каждой должен быть свой сюжет, – азартно объясняла азы искусства Фортуна.
– А низкая?
– Подожди, я возьму что-нибудь перекусить на кухне. Одну минуту, – оторвалась она от компа.
На кухне она столкнулась с миловидной женщиной, на вид лет тридцати пяти, стройное тело которой стекало бирюзовым ласковым ситцем к самому полу. Лицо с располагающими добрыми глазами в обрамлении густых ресниц, слегка вздернутым носиком, под которым нашли приют теплые пухлые губы, было слегка озадачено. Но эта тревога ничуть не портила, скорее даже наоборот – подчеркивала внутреннюю красоту мыслей. Увидев, как Фортуна наливала молоко в кружку, губы ее вдруг проснулись:
– Мы же договорились, что ты будешь есть на кухне.
– Я же не ем, я перекусываю, мама, – бросила она на лету Ларе.
– Ты не забыла, что скоро придут гости, нам надо накрыть на стол.
– Да, конечно, я помню! – вернулась уже через две минуты с кружкой молока и пакетом печенья в свою комнату Фортуна.
– Низкая позволяет подчеркнуть динамичность и глубину этого сюжета, – она отправила ответ на вопрос.
– Поела?
– В процессе. Печенье овсяное будешь?
– Не, не люблю есть на лекциях. Чувствую себя как в университете, руки чешутся взять в руки
– Ладно, потерпи еще немного: дальше идут портреты.
– Это не портреты, это парижане.
– Надо было снимать ближе.
– Ближе страшно, не все же любят, что тебя снимают.
– Ага, поэтому много лишнего в кадрах. Со светом тоже беда, надо, чтобы он падал сбоку или сзади. Там будут лучше видны черты и характер, – осторожно кусала печенье Фортуна, чтобы то не крошилось.
– Понятно, но мне-то некогда было думать о свете.
– Думать необходимо. Умная должна быть фотография.
– Ладно, кончай, меня и так все бесят. Сейчас и ты попадешь в их число. Я на всех ору: на родителей, на друзей, и особенно на себя. Не знаешь, в чем причина?
– Может, заслужили?
– Кончай язвить. Везде мерещится бардак, меня все раздражает, особенно близкие, им больше всех достается.
– Как же Париж?
– А что, Париж?
– Можно же жить впечатлениями.
– Слушай, давай без эзотерики. Лучше скажи, что это?
– Забей. У меня тоже такое бывает.
– Может, осеннее?
– Может, оттого, что спишь одна, – попыталась поднять настроение подруге Фортуна, откусывая очередное печенье.
– Опять смеешься?
– Нет, я читала про гормональные сбои, такое случается, – уставилась она на висящий в ее комнате большой плакат группы Placebo, по которой она когда-то сходила с ума.
– Этого только не хватало. А у тебя как с этим?
– Ты представляешь, он поцеловал меня, – внимательно рассматривала она одного из участников группы, задаваясь вопросом: «Что я тогда в нем нашла?»
– Кто?
– Оскар. Помнишь, я тебе рассказывала.
– Ты серьезно? И как это было?
– Будто и не было вовсе, а так – легкая фантазия на тему «Красавица и Чудовище».
– Что же дальше? Страшно хочется знать!
– И мне страшно.
– Ну расскажи.
– Все пока, была еще эсэмэска. «Каждый день я вдыхаю твой космос, чтобы ярче горели звезды», – нашла эсэмэску в телефоне Фортуна.
– Красиво. Что, поцеловал и уехал? Где это было?
– Дома. Он приезжал к нам в гости.
– Дома? С ума сойти. А родители?
– Они не знают. Родители – это бонус к моему существованию. Живут себе. Папа на Севере, мама на кухне, – вытерла рукой усы от молока Фортуна. – Никому нет до меня дела.
– Теперь уже есть. Ну отец же приезжает, наверное, иногда?
– Да, конечно, приезжает со своими тараканами. Вечно чем-то недоволен. Постарел, что ли? Раньше с ним веселее было. Может, это я сильно изменилась в его глазах, оттого что мало общаемся.
– Он же у тебя парашютист?