Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция
Шрифт:
– Да, все время обещает меня с собой взять. Но дальше обещаний пока не прыгнуть.
– А ко мне сегодня клеился один дед.
– Дед?
– Да, именно дед, давай я тебе перезвоню, расскажу. Это словами не описать.
Через минуту Вика позвонила:
– Алло!
– Да, слышу тебя.
– Так вот, он присел ко мне рядом на скамейку в тот самый момент, когда хотелось побыть одной, и начал грузить вопросами:
– Вы знаете кому этот памятник? – И сам себе отвечает: – Кутузову.
– Спасибо,
– Я бы мог вам много рассказать об этом городе и проводить по заповедным уголкам, – прошамкал он своими сухими губами и поправил седые усы. – Хотите?
– Нет.
– А чего вы хотите?
– Я хотела бы посидеть одна, молча.
– А как вас зовут?
– Не Лолита, – уже начала я понимать, к чему он клонит.
– Ага, к сожительству, – засмеялась собственной шутке Фортуна. – И что дальше?
– Вы не бойтесь. Я не отниму у вас много времени.
Услышав про время, Фортуна машинально посмотрела на часы в комнате, те показывали пять часов. Она вспомнила, что в пять должны были прийти гости. Она совсем забыла, что обещала помочь матери накрыть на стол.
– Как вы можете отнять то, чего у меня нет?
– Вот и прекрасно, снова смахнул он невидимые крошки со своих усов, – продолжала увлеченно Вика.
– Что вы тут делаете, такая очаровательная? – не унимался дед.
– Платье выгуливаю.
– Так вы здесь ждете кого-то?
– Да, мужа, – неожиданно пришло мне в голову.
– Что же вы раньше не сказали? – решил он навязать мне чувство вины. – Такая молодая, а уже замужем. Почему так рано вышли замуж?
– Чтобы всякие липкие твари не приставали, – поднялась я со скамейки.
– Уже уходите? Можно я вас поцелую на прощание?
– Боже упаси! У вас усы отклеятся, – не стала дожидаться я ответа и исчезла.
– Здорово ты его отшила, я бы так не смогла, наверное. И чего им неймется, пенсионерам большой любви, сидели бы внуков лучше нянчили. Слушай, к нам уже гости приехали, давай я тебе позже перезвоню или завтра, – услышала Фортуна приветственную возню в прихожей.
– Ок, давай, до связи.
Я тихо вошел в ванную. Она стояла ко мне спиной под душем, намыливая негромко Love Me Tender. Блестящая и голая, одетая в струю прозрачной бегущей ткани. Я протянул к ней руку, независимость ее тела вздрогнула от неожиданности:
– Что ты меня пугаешь? Я думала, это кто-то другой.
– Размечталась.
Я поднял с пола ее белье и, приложив к губам, демонстративно вдохнул.
– Ну, Оскар, брось – оно несвежее. Ты любишь меня? Я чистая.
– А я грязный, – обнял я ее, прямо в облегающем платье воды, и проглотил в поцелуе. Через минуту она выключила душ, а я сорвал с вешалки большое
– Можешь сделать мне одну вещь? – лежа в кровати, спросила меня Фортуна, пока я вытирал ее волосы.
– Какую?
– Приятную. Спой мне песню.
– Тебе – нет, твоему животу спою.
Я прильнул губами к ее теплой коже и начал петь Happy Birthday.
– День рождения еще не скоро. Другие песни в репертуаре имеются? – спросила она меня сквозь смех.
– Нет, могу еще на трубе, – начал я выдувать пузыри чмокающих звуков в ее кожу, как это обычно делают малышам. И тогда смех ее стал звонче и вышел за все рамки приличия. Но я был настроен решительно, мои губы двинулись ниже – целовать ее бедра, где пальцы уже аккомпанировали легкими прикосновениями.
– Сколько у тебя пальцев, – все еще пребывала Фортуна в неком сумасшествии.
– С утра было десять.
– Это не вопрос, у всех десять, а у тебя вроде как сразу сто, стоит только тебе прикоснуться.
– Стоит-стоит, даже не сомневайся. Какие у тебя холодные щеки, – нащупал я руками ее ягодицы.
– Согрей. Если летом я страстная телятина на вертеле твоей любви, которую можно есть сырой, то зимой – замороженный полуфабрикат, что требует специй и жара для обретения вкуса.
– Мне и зимой и летом вкусно.
– Что ты там рассматриваешь? – подняла она голову, чтобы взглядом найти мою, потерянную уже несколько лет назад в ее заповеднике любви.
– Изучаю ландшафт. Хочу составить карту, контурную, твоих достопримечательностей: впадин, холмов, долин, родинок.
– Почему контурную?
– Чтобы раскрашивать тяжелыми одинокими вечерами, – будто услышав меня, прошила наш вечер энергосберегающая лампочка луны. Комната наполнилась очертаниями предметов, которые прислушивались к мелодии, наполнявшей комнату, Back to Black Эмми Уайнхаус.
– Я хочу станцевать под эту мелодию когда-нибудь голой, – вдруг подняла она вертикально одну ногу из-под одеяла, словно это была ракета, готовая к старту.
– Для меня?
– Нет, ты не заслужил еще.
– А для кого?
– Для себя, – согнула она ее в колене.
– А ты, значит, заслуживаешь?
– Заслужу, надеюсь, если самокритичность не одолеет или скромность.
– И станешь заслуженной артисткой нашей спальни.
– Нет, бери выше – нашей независимой республики на улице Марата, дом 201, квартира 4. Мы создадим государство только для двоих. В котором больше никто не сможет получить гражданство. В котором никто не будет нам указывать, как жить, с кем жить, зачем жить, никто не будет нас доставать. Кроме наших детей, – выпустила еще один шарик радужной фантазии Фортуна.