Три поколения
Шрифт:
— Двор они видала какой строят? Скотину из кормушек кормить хотят. Одного за скотиной ходить и корм возить оставляют. А как мне быть? Ну, Карюху я с собой возьму, провьянт завезу, а на ком ты сено возить коровенке будешь? И выходит, что до ледостава мне в промысел не идти, покуда сено не вывезу, а по чернотропу самая белка.
— Добытчики-то, они ровня ли тебе, Мокеюшка? Вот она где, закавыка.
В тоне Пестимеи Мокей не чувствовал возражения. Даже больше: за ее словами он чувствовал радость от того, что он
— Старательные они. Вон зимой Терька кулемками не меньше моего добыл. А главное — время я потеряю.
— Тебе видней, Мокеюшка… тебе видней…
Мокей замолчал. Пестимея посидела еще немного и легла.
«Ровно бы и голос даже переменился. Совета моего спросил, и так тихо, как попервости: «Баба», — говорит. А то все с рывка да с тычка… Дал-то бы бог…» — думала Пестимея.
Она поднялась затемно, а на рассвете уже вынула из печки душистый пирог с хариусами.
Мокей проснулся, когда на востоке чуть начинало цвести небо.
Ел, не поднимая на жену глаз.
Пестимея стучала кринками в сенях, спрыгивала в подполье за квасом, а он, все еще не разгибаясь, сидел над пахучим, горячим пирогом.
— Я вот пироги с харюзами люблю, поудить, а там, в артели, кто его знает, как будет?.. До рыбалки ли будет тогда?
Мокей все еще искал возражений против артели. Но тут же вспомнились ему слова дедки Наума:
«На народе работа — все равно что на помочи, один перед одним, и устали не чуешь».
Мокей решительно встал, широко перекрестился и шагнул к двери.
— Иди-ка с богом, Мокеюшка, — вслед перекрестила его Пестимея.
Она знала, куда так рано пошел Мокей. Шаг этот был одинаково необычен, страшен и серьезен и для него и для Пестимеи.
Мокей пришел к деду Науму, поздоровался. Молча вынул из-за опояски топор и принялся за работу.
Дед Наум не удивился приходу Мокея. Но Митя, Зотик, Вавилка и Терька ничего не могли понять и вначале чувствовали какую-то неловкость. Удары мокеевского топора были так ловки и сильны, что через час Мокей был безмолвно признан главным строителем скотного двора.
А Мокей, взмахивая топором, все думал: «Может, я еще так… пытаю только себя… Кто знает? Может, я пироги люблю с харюзами, поудить… а в артели работать надо».
Глава XXXII
Ударили первые утренники. Посветлели, поредели, словно градом обитые, непролазные уремы. В багрянцево-пунцовые сарафаны убрались по косогорам березы и осины, кровавым соком налились гроздья калины. Повыцвели шелка умерших трав. Прозрачней и голубей стал воздух, и оттого отчетливей выступили контуры дальних гор.
С каждым днем дед Наум, Мокей и Митя беспокоились все больше и больше:
— Осень
Вновь расспрашивали Вавилку, как он опустил письмо с корреспонденциями в газету, как и куда сдал пакеты в районе.
Вавилка, представивший по приезде Мите пустые конверты с расписками, вначале был совершенно спокоен. Ему стыдно было сознаться ребятам, что в большом селе он растерялся, плутал и что пакеты сдавал не он, а Денис Денисович. Но частые расспросы Мити и деда Наума встревожили и его.
— Не сплутовал ли уж он, братцы, чего?.. — обмолвился однажды Вавилка. — Что-то рожа у него больно красная сделалась, как отдавал мне эти самые, как их… пустые пакетики. И глаза — как мыши по закрому: туды-суды, туды-суды…
Вавилка сознался, что пакеты он сдавал не сам, а через Дениса Денисовича.
Тревога усилилась. Решили съездить в Чистюньку, в сельсовет: уж не там ли лежат бумаги, которых так давно ждет артель от районных организаций?
На солнцевосходе Зотик и Митя выехали.
Тридцать километров до Чистюньки тропа вьется по правому берегу Становой.
За сизевской мельницей поднялись в гору и поехали над рекой. С высоты скал в черноту глубоких омутов опрокинулись отражения пихт. Лошадь едущего впереди Зотика тоже будто опрокинулась и забавно перебирает ногами. С тропы со звоном падают в воду камни.
На крутиках у Мити кружится голова. Он невольно натягивает поводья и откидывается в противоположную сторону. А Зотик и по «козьим» обрывам едет ходким шагом и беспечно поет песни.
Деревня Чистюнька раза в три больше заимки Козлушки. Дома в ней богаче, ворота раскрашены цветистей. Посреди, над крышами домов, вознесся купол старообрядческой моленной, куда по праздникам ездят и козлушане.
Деревню на две равные части разрезает стремительная речка Чистюнька, впадающая в Становую. В вершине речки, в сорока километрах, заимка Быстрый Ключ. Эти три небольших поселения и составляют Чистюньский сельсовет Р-го района.
В помещении сельсовета пусто. Бородатый раскольник Поликаха Троеглазов, председатель сельсовета, только что вернулся с мельницы. Зотик и Митя заехали к нему во двор.
Поликаха сложил мешки в амбар, распряг лошадь, закатил под навес кованую телегу и пригласил ребят в дом.
Зотик долго молился на образа. Митя стоял сзади.
Поликаха с любопытством смотрел на него из-под густых, напудренных мукою бровей.
— А ты что же лба не перекрестил? — сурово спросил он Митю и не подал ему руки. — Табашник, поди?
Митя смущенно отдернул протянутую руку.
— Письма, говоришь? Не знаю, ничего не знаю о письмах. Вчера из района вернулся — и сразу же на мельницу: мука вышла. А тут за делами Феопеныч присматривает. Он сейчас рыбу удит, к вечеру вернуться должен был… Попытай у него.