Три поколения
Шрифт:
— Открой кусалку-то, — раскрывая пасть Тузику, уговаривал Амоска.
Мокей посмотрел щенку в зев, запустил в рот палец и прощупал рубцы на нёбе.
— Нёбо — как вычерчено, и рубец на рубце… Да он не от Анемподистовой ли сучонки? — спросил Мокей.
— А то от кого же? — сверкая глазенками, ответил Амоска. — Я его еще слепым у этого ирода спер и на молочке через соску выпоил. Он Жульке сизевскому родной брат будет. Вот с места не сойти, если вру!
— Добрый будет кобель! — Мокей опустил щенка на пол, и он
Амоска снова нагнулся к уху Мокея и зашептал:
— А ведь я и винтовку захватил…
Мальчик выбежал в сени и внес в избу старую Терькину винтовку.
— Научи, дяденька Мокей…
Мокей взял винтовку, взвел курок и дунул в ствол. Из зорьки со свистом вылетели пленки порохового нагара.
— Подай-ка пороховницу.
Амоска вскочил на кровать, снял со стены роговую пороховницу, натруску со свинцом, кожаный мешочек с капсюлями и подал Мокею.
Мокей отлично понимал чувства Амоски.
— Охотничье, брат, у тебя сердце. В твои годы я такой же был… Смотри сюда, — Мокей указал на зарубку на мерке. — Пороху на белку вот столько — за глаза. А на крупного зверя с верхом сыпь… вот так.
Он насыпал полную мерку пороха и опрокинул в ствол.
Пулю на белку откусывай с горошину, а на крупного — вот столько и забивай в ствол туго. Целиться-то умеешь ли?
— Разов с пяток, не меньше, выпалил я из нее. Только заряжать — сам не заряжал, врать не буду. Терька мне заряжал.
— Самое главное — не торопись, — говорил Мокей, — не дыши, да во время спуска за собачку не дергай. Вот тебе пистон — иди-ка.
Амоска кинулся к реке. Изба Мокея Козлова стояла против сизевской бани, а двери бань искони служат в Козлушке мишенью для пристрелки ружей.
Следом за Амоской в первый раз на костылях выбрался из избы и Мокей.
Не добежав шагов пятьдесят, Амоска увидал на двери бани большой, очерченный углем круг. «Готовенький», — подумал он и, опустившись на колено и сняв шапку, как это делал Мокей, прицелился.
Тузик сидел в стороне и с любопытством наблюдал за действиями своего хозяина.
…Рано утром из Чистюньки вернулся Анемподист Вонифатьич. Еще через окно Аксинья и Фотевна определили: «Туча тучей!»
Замер сизевский дом. Палашка приняла лошадь, отстегнула подпруги и стала снимать седло с привязанными в тороках сумами. Анемподист Вонифатьич с криком бросился к ней:
— Дура! Рыжая дура! Сколько раз сказывал, сумы сначала сними!..
Палашка стала отвязывать сумы, но Анемподист Вонифатьич оттолкнул ее, сам отвязал сумы и понес их в дом.
Подглядывавшие Фотевна и Аксинья шарахнулись из коридора.
— Топи баню, Окся, топи скорее! Может, в бане поотойдет…
Аксинья проскользнула мимо входившего в двери отца и в неурочный день направилась к реке с вязанкой березовых дров.
Вскоре с веником под мышкой, босой, в тиковых полосатых подштанниках
«До сердца вот веником не доберешься, а они и без веника добрались, стучит как…»
При воспоминании о «них» Анемподист вновь схватывал веник и с ожесточением хлестал себя. Лицо со вздернутым носом, с острыми глазами вновь и вновь выплывало из банного пара.
«До всех добрались! Поликаха, Денис Денисыч…»
Газетные строчки, сбегаясь в столбцы, словно частоколом окружали маленькое курносое лицо, кричали во всеуслышание о нем, об Анемподисте Сизеве. Под тяжестью этих строк, казалось, подламываются стойки полка, и его, Анемподистово, тело погружается в сырую, холодную землю.
Амоска, нацелившись, выстрелил в круг.
С развевающимися по ветру волосенками он бросился к бане, чтобы увидеть, попала ли пуля в цель. У него пересохло в горле и захватило дух. Впереди мелькал Тузик.
Наблюдавший за Амоской Мокей замер. Замер на полдороге и Амоска: из дверей бани показался голый человек, на груди его алела кровь.
Анемподист кинулся на окаменевшего Амоску. С яру, от сизевского дома, бежали люди.
Мокей, вскрикивая от боли, неловко переставляя костыли, поспешил на помощь.
— Убили! — услышал он еще издали крики девок.
— Убил, змееныш! — покрывая голоса девок, раздался дребезжащий, гнусавый голос. Мокей узнал голос Анемподиста и облегченно вздохнул. Вид Мокея был грозен. Девки отпрянули в сторону.
Амоска лежал на земле, а голый человек пинал его ногами в лицо, в бока.
Мокей размахнулся костылем и, превозмогая нестерпимую боль в ноге, ударил голого человека по спине. Тот, вскрикнув, бросился бежать к бане.
Мокей взял Амоску на руки и, опираясь уже на один только костыль, понес мальчика домой. Из носа Амоски шла кровь. Глаз не было видно за синими кровоподтеками.
Амоска что-то шептал распухшими губами.
Мокей нагнулся к мальчику и явственно услышал:
— Винтовку… мою винтовку, дяденька Мокей…
Но винтовку Амоски держал в руках голый Анемподист и грозил ею вслед Мокею.
От ерневского двора бежали артельщики.
Увидев сбегавшихся к бане козлушан, Вонифатьич раскинул руки и повалился наземь. Закатив глаза, он громко застонал:
— Смертонька моя… Застуниица усердная…
Фотевна с исступленным ревом кинулась на грудь мужа, сорвала с седой головы шамшуру [34] и заголосила на всю заимку:
34
Шамшура — головной убор у замужних старообрядок.