Три пути
Шрифт:
— Вот видишь, ты не так уж глупа, — усмехнулся оделман. — Гудмунд Магнуссон — мой кровный брат и лучший из всех в этом сраном Митнагарде. Он любит тебя, и ты должна стать его женой!
— Гудмунд Магнуссон — видный жених, несомненно, — мальчик подивился злости в голосе Фрейдис. — Но он опоздал: я верна своему мужу Скъягги.
Дядя Эймунд громко расхохотался. Наверное, так хохочут горные тролли, по вине которых с вершин сходят лавины.
— И поэтому заделала ему ублюдка? — воскликнул он, утирая слёзы. — Ой, не могу — да это ж просто обосраться
— Атли — сын Скъягги.
— Атли — сын шлюхи! — проорал дядя и со всей силы вмазал кулаком по деревянной стене. — Которая изменила мужу с альмарским недоноском и опозорила род перед всей Долиной! Если бы не Гудмунд, мы бы до сих пор ратились с Гаркелем из-за твоего вонючего трупа!
— У тебя хорошая память, брат, — Фрейдис сложила руки на груди. — Надеюсь, тебе не составит труда вспомнить, из-за кого я стала женой Скъягги?
Эймунд опустил голову.
— Скъягги… проклятый выродок! — пробормотал он. — Как бы я хотел плюнуть ему в глаза перед тем, как он отправился к Селт!
— Ты достаточно оплевал его при жизни, — холодно заметила мать.
— Та девушка, рабыня, должна была стать моей! — словно не слыша, заявил оделман. — Боги ослепили хёвдинга, и он отдал её негодяю Скъягги!
— Ты пошёл против слова хёвдинга, украл женщину кровного брата, оскорбил его… И после этого он — негодяй? — подняла бровь Фрейдис.
— Да! — в бешенстве взревел Эймунд. — Этот выродок отрубил мне руку! Правую руку! Я был воином, славным рутсингом, моя кровь жаждала битвы! И кто я теперь? Жалкий обрубок, калека, перед которым закрыты врата Гъялдсхейма! Гнию среди баб, тупиц и недоносков, пока другие сражаются…
Дядя уронил голову на грудь и, казалось, сейчас зарыдает.
— Какой же ты дурак, Эймунд, сын Гаральда, — медленно проговорила Фрейдис. — Иногда я жалею, что Скъягги отсёк тебе руку, а не голову…
— Лучше бы голову, — побледнев, прошептал дядя. — Но ты лукавишь, женщина: я вижу это в твоих глазах. Ты ненавидела его не меньше. Он презирал тебя: ты была вирой за ту рабыню, вещью, заложницей…
— Замолчи!.. Он был моим мужем, — процедила Фрейдис.
— Он был подонком, чудовищем, — так же тихо продолжил Эймунд. — Ты молила богов, чтобы он не вернулся с похода. И они услышали. Теперь ты свободна, а мне он оставил подарочек… Свою сестрицу, змеюку Илзу!..
— В этом тоже подсобил твой премудрый херсир.
— Не трожь Гудмунда, женщина! — взревел оделман. — Он сделал это ради нас! И заплатил ту же цену, что и ты!
— Ради тебя, — холодно заметила Фрейдис. — Но раз мы с ним в расчёте, то я не хочу продолжать этот разговор.
— Да мне плевать, хочешь ты или нет! В этой усадьбе повелеваю я! И ты станешь женой Гудмунда, иначе буду отрезать твоему Подкидышу палец за пальцем!
— Если с головы Атли упадёт хоть волос, — прошипела Фрейдис, — лучше сразу убей меня, брат. Потому что я доберусь до тебя!
— Да клал я на твои угрозы. Мне надоела болтовня. Я хочу пива и крови!
Дядя решительно направился
— Я поговорю с Гудмундом.
— Вот, так бы сразу! — расхохотался оделман. — Ты совсем двинулась на своём Подкидыше, сестра. Он что, того альмарского дристуна напоминает?
Фрейдис ударила сильно, с оттягом. Так, что даже грузный Эймунд пошатнулся. На дядиной роже вспышкой проявилось изумление, которое тут же сменилось бешенством.
— Дрянь! — взревел он и отшвырнул сестру.
Та ударилась в стену и осела на пол, опустив голову.
— Мама! — закричал Атли и ворвался в сарай.
Оделман мгновенно развернулся к нему. Грудь его вздымалась как кузнечные меха, глаза налились кровью, огромный кулачище покачивался взад-вперёд.
— Ты! — проскрежетал дядя. — Ты, маленький сукин сын!
Сознание Атли будто раздвоилось. Одна его часть заворожённо наблюдала за тем, как медленно, словно продираясь сквозь толщу воды, бредёт к нему разгневанный Эймунд. Другая же лихорадочно придумывала, что делать.
Словно лёгкий ветерок, прошелестели слова матери:
— Беги, сынок…
И всё вернулось на свои места. Мальчик опрометью бросился к двери — ручища оделмана схватила пустоту. Он ринулся в погоню, запнулся о порожек и с громким проклятьем растянулся на земле. Атли был уже далеко.
***
Когда хутор скрылся за пологом кривых ветвей предгорного леса, Подкидыш перевёл дух и попробовал сообразить, что же делать дальше. Теперь ведь ясно как день — он не сын Скъягги.
Его отец — неизвестный гуляка с дальнего юга. И все об этом знали, но предпочитали лгать, чтобы снять с клана позорное клеймо! «Так постановил тинг», — мальчик зло сплюнул и потёр кулаками сухие глаза. Хотелось плакать, но гнев словно выпарил слёзы.
Порыв ветра обдал осенним холодом, листья жалобно зашелестели, в тёмной чаще почудилось злобное ворчание, треск веток и тяжёлые шаги. Испугавшись, Атли побежал дальше и вскоре наткнулся на уютную полянку. Здесь было тихо и сухо, тревога отступила. Можно передохнуть.
Мысли тут же вернулись к его невесёлой истории. Теперь понятно, в кого он вышел статью, цветом глаз и волос. Альмары были неизменными гостями большой ярмарки в Долине. Смуглые носатые люди, торговцы диковинными безделушками, породистыми конями и волшебными зельями. То-то дядя Эймунд кривился при одном их упоминании!
В общем, Атли действительно повезло, что Скъягги не добрался до дома. Реши он умертвить ребёнка, никто бы это не оспорил. И что теперь? Как жить дальше? Делать вид, что ничего не произошло? Радоваться, что обзывают Подкидышем, а не Ублюдком? Чем больше он думал об этом, тем меньше ему хотелось возвращаться.
Уйти? Но куда? В Долине его каждая собака знает — быстро вернут домой. Перевалить горы и напроситься к саммепам? Он точно не осилит путь один, без еды, наобум. Пойти на побережье и сесть на корабль, идущий в Поморье? Но ведь и заплатить будет нечем…