Три романа о любви
Шрифт:
Вдруг он почувствовал острую боль в коленке. Это ущипнула его Сусанночка.
— Если ты будешь смотреть… туда, я устрою тебе скандал, — услышал он ее хриплый голос.
Лицо ее готовилось заплакать.
Раздраженный, он вскочил и, подойдя к хозяйке, поцеловал ей руку.
— Я извиняюсь, но я должен спешить, — пробормотал он неясно.
На него глядели с состраданием. Пожавши руку хозяину и неловко сделав общий поклон, он торопливо выбежал, не зная, куда спрятать руки.
В передней, всовывая руки в рукава пальто, он говорил себе, стараясь сдерживать
XII
— Сусанна Ивановна вам звонили несколько раз по телефону, — доложил Гавриил.
Тотчас же прозвонил телефон. Это, наверное, опять она.
— Кто говорит? — спросил он, намереваясь говорить с нею, если это она, строго, без уступок. Она должна научиться вести себя прилично, когда бывает в обществе вместе с ним.
— Это я, Нил, — сказал жалобный голос Сусанночки. — Я не оправдываюсь, я виновата, но ты все-таки не сердись на меня, потому что я тебя люблю.
У него был слишком мягкий характер: он не мог больше сердиться, слыша ее голос, покорный и прежний.
— Ты вела себя невозможно, — сказал он, — я отказываюсь вместе с тобою бывать в обществе.
— Прости меня, Нил.
Он решил ее наказать.
— Да, но где гарантия того, что это не повторится в другой раз? Например, когда мы поедем вместе с Верой Николаевной в Ульевку?
— Я не желаю, чтобы она ехала. Я этого не допущу. Слышишь, Нил?
Он бросил телефонную трубку. Это вышло непроизвольно, и он сам испугался своего движения.
«Нет, — говорил он себе, — я больше не хочу. Это ужасно. Она ведет себя как горничная».
Телефон позвонил опять. Он не подошел. Телефон звонил беспрерывно. Он снял и бросил трубку. Лежа на столе, она характерно пощелкивала это пыталась говорить Сусанночка.
«Разрыв? — спрашивал себя Колышко, и отвечал себе: «Конечно, разрыв. Довольно».
Он пытался сосредоточиться на деле. Но трубка щелкала.
Василий Сергеевич сегодня на занятия не явился. Вероятно, опять попал на Хитровку. Его золотые часы лежали на письменном столе: это он сам вчера снял и положил их сюда, сознавая за собой слабость. Надо было поехать и разыскать его. Но сейчас была только злоба.
«Пусть, — думал он, — съезжу завтра или послезавтра. Это будет для него хороший урок».
Василия Сергеевича он обыкновенно находил на Хитровом в ночлежном доме «Кулаковка», избитого или полураздетого, в так называемой «сменке» (лохмотьях). Каким-то чудом на нем сохранялись его дымчатые очки: по ним он его и находил Барина в темных очках знала вся «Кулаковка». Приходилось его выкупать, одевать во вновь привезенное свежее платье.
Колышко повесил трубку на место и велел Гавриилу записывать, кто будет звонить. Он решил отправиться на постройку. Пока он одевался в передней, телефон продолжал беспрерывно звонить. Колышко чувствовал облегчение и даже радость. Он удивлялся себе, как мог так долго возиться с Сусанночкой. Как счастливо она обнаружила свой характер! Нет, нет, теперь уже ни за что. Он знал, что вечером
Уже совсем в сумерки он вернулся домой. В передней пахло острыми духами.
— А вас дожидаются Зинаида Ивановна, — сказал Гавриил.
— Давно?
— Да будет уже часа два.
По телефону звонили из целого ряда учреждений. Нет, решительно он не может так запускать своих дел. Что нужно от него этой женщине?
Спокойный и трезвый, он вошел в гостиную, где дожидалась Зина. Глаза ее были, как всегда, неподвижны, и лицо деревянно:
— Вы что, хотите свести ее с ума? — сказала она.
Ему была смешна эта элементарная форма разговора. Он брезгливо усмехнулся:
— Не запугаете. Сусанна Ивановна сама этого желает.
— «Ивановна». Скажите, как строго. Шутки в сторону. Она не переставая сидит и плачет. Позвоните ей и скажите, что все это вздор. Я вас прошу.
«Она его просит». Можно подумать, что он существует специально для удовольствия этих дам.
— Нет, я не буду звонить, — сказал он, — я вообще… вообще, я разрываю с Сусанной Ивановной.
Его охватил восторг бешенства.
— Я это твердо обдумал. Все разговоры по этому поводу будут бесполезны.
Он ненавидел сейчас эту сидевшую перед ним старую девушку. Ее неприятное, эгоистическое лицо, спокойные злые глаза, ее путаный кружевной костюм, со многими оборками и воротниками, в котором она походила на капусту, ее отвратительные резкие духи. Он удивлялся, как был долго с ними обеими знаком. Неужели он не заслуживал лучших женщин? Нельзя, даже деловому человеку, безнаказанно пренебрегать этой стороною жизни.
Зина положила ногу на ногу, вынула маленький серебряный портсигар с монограммой и не торопясь закурила. Он отвернулся к окну, давая этим понять, что считает ее визит оконченным.
— Это сумасбродство, — сказала она. — Я не могу передать такого ответа Сусанночке. Вы должны помнить, что ради вас она разошлась со своим мужем.
— Ради меня?
Его смешила эта дурно сфабрикованная ложь. Неужели он в самом деле так прост, или это только они способны его считать за дурака?
— Я считаю наш разговор оконченным, — повторил он.
Ему хотелось попросить ее уйти, но было неприятно быть грубым. Он молча смотрел в окно, она курила. Наконец она сказала подчеркнуто-спокойным голосом:
— Я взяла у нее из рук стакан с опиумом.
Он откровенно рассмеялся:
— Пожалуйста.
На этот раз молчание водворилось надолго. Когда же она уйдет? Он услышал звуки перелистываемой книги. Обернувшись, он увидел, что она читает.
— Вы извините, — сказал он, дрожа, — я должен уехать.
— Что такое? — спросила она.