Три романа о любви
Шрифт:
Он сел на обычное место к столу, чувствуя себя хотя бодрым, но скучным и состарившимся. Работали около часу молча. Но и в работе не было удовлетворения. Жизнь казалась смешно и нудно оборвавшейся. Подумал, что было бы хорошо самому съездить на ремонт лесов, но мешало присутствие Сусанночки. В конце концов, все это было только глупо. Она отдала револьвер Зине, и этим все кончилось. Комедия!
Он швырял по столу письма и письменные принадлежности, по телефону говорил грубо, делая язвительные замечания, ни с того ни с сего накричал на Гавриила. Наконец не выдержал и сказал Василию Сергеевичу, время от времени
— Вы воображаете, что у вас превосходный слух? Уверяю вас, что Собинова [30] слушать гораздо приятнее.
— Не нравится? — ехидно спросил Василий Сергеевич. — То-то, батенька…
Он весело заржал.
— Вы это к чему?
— Как к чему? Не нравятся вам «Хризантемы». Что же такое хризантемы? Хризантемы — цветочки, а после цветочков бывают и ягодки.
— Замолчите, пожалуйста, вы мне мешаете.
Старикашка помолчал с минуту, потом опять заржал и сказал:
30
Собинов Леонид Витальевич (1872–1934) — певец, лирический тенор. Солист Большого театра. Один из лучших исполнителей партии Ленского.
— А потом бывают и ягодки.
Колышко вскочил с места. Два странных, сочувственных, старческих глаза следили за ним через двойное стекло:
— На что сердиться-то? Я ведь от души. Что вы, не понимаете разве?
Он обиделся на Колышко и надулся. Колышко хотелось кого-нибудь ударить, что-нибудь разбить. Он сильно нажал кнопку. Вбежал Гавриил.
— Барыня встала? — спросил Колышко.
— Оделись и собрались уходить. Я им подал чаю.
— Скажи: я сейчас приду.
Василий Сергеевич переводил глаза с Колышко на Гавриила. Когда Гавриил ушел, Колышко усмехнулся помощнику.
Тот сказал:
— Телятина вы.
Колышко продолжал улыбаться. Ему хотелось, чтобы помощник презирал его.
— Ладно уж, — сказал тот ворчливо, — нечего теперь зубы скалить. Хорош! Впрочем, мне какое дело? Так поедете посмотреть леса? Или…
Колышко стоял и улыбался. Василий Сергеевич рассердился.
— А ну их к черту, — крикнул он, вскочив из-за стола. — Не видали, видно, мы с вами этого бабья?
Он подошел к патрону, взъерошенный и осатанелый, делая безобразные телодвижения. Вероятно, он вспомнил что-нибудь обидное из собственного прошлого. Колышко хотел его остановить, но охватила апатия. Василий Сергеевич начал рассказывать скверный анекдот, сначала несмело, подхихикивая, потом окончательно обнаглел Колышко слушал, продолжая снисходительно улыбаться.
Прозвонил телефон. Колышко снял трубку.
— Нил Григорьевич?
Он узнал голос десятника.
— Да что, Нил Григорьевич, с лесами у нас неладно.
Он начал подробно докладывать о состоянии лесов. Колышко уже несколько раз собирался их осмотреть лично, да все не поспевал. В свое время была допущена досадная оплошность. Ломать и строить заново не хотелось. Капитальный ремонт уже близился к концу.
— Я сейчас приеду, — сказал он.
Странный треск заставил его вздрогнуть. Он положил трубку.
— На улице лопнула шина у автомобиля, — сказал Василий Сергеевич.
Колышко пришла в голову страшная мысль, но он тотчас
— Это в комнатах, — сказал он.
— Что-нибудь упало, — равнодушно заметил Василий Сергеевич.
Отворилась дверь. Просунулось лицо Гавриила. Но Колышко уже знал, что произошло. Гавриил делал отчаянные жесты. Лицо его было искажено. Заметив, что барин спокоен, он подумал, что Колышко не придает значения его знакам.
— С барыней худо, — сказал он громко.
Василий Сергеевич вскочил. Колышко пошел за Гавриилом и наткнулся в передней на группу чертежников. Они стояли с испуганными лицами и молча проводили его глазами.
Колышко шел, удивляясь собственному спокойствию.
«Ах, все это надоело, — думал он. — Что им, наконец, нужно от меня?»
Гавриил и Василий Сергеевич остановились у входа в гостиную, пропустив его почему-то вперед. Пахло, как на охоте после выстрела. Но на диване в спокойной позе сидела Сусанночка. Только лицо ее было сильно бледно. Она повернула к нему голову и, чуть улыбнувшись, сказала:
— Это не страшно.
На полу у ее ног валялся маленький браунинг. Колышко нагнулся и зачем-то поднял его.
— Прости, — сказала Сусанночка. — Мне хорошо.
Она поправилась на диване и закрыла глаза. Вдруг он увидел на левом плече, на желтой кофточке, маленькое пятнышко крови. Оно быстро увеличивалось в объеме.
— Надо скорей за доктором! — крикнул голос Василия Сергеевича.
Гавриил рыдал.
— Беги, беги! — топал на него Василий Сергеевич. — Уйдите, пожалуйста! Что вам здесь нужно?
Он кого-то не пускал. Потом плотно запер дверь.
— Да поддержите же ее! Эх! — крикнул он на Колышко и, не дожидаясь, сам подсел к Сусанночке на диван. — Дождались.
Сусанночка доверчиво положила его голову на плечо. Колышко она продолжала казаться чужой, ненужной и только страшной. Он видел, как постепенно на стиснутых губах у нее выступила розовая пена.
XXXII
Во время перевязки Сусанночка спросила доктора:
— Доктор, теперь я скоро умру?
Доктор, высокий, близорукий, с густым рыжим бордюром волос вокруг лысого и выпуклого темени, недовольно посмотрел на нее сквозь очки.
— А вам очень захотелось умереть? Могу сообщить вам маленькую неприятность: очень нескоро. Годиков сорок еще проживете.
У него была смешная фамилия — Цигенбок.
Бинты и вата скрипели у него в руках. Он беспрестанно мыл руки и делал все удивительно методично и не спеша.
По окончании перевязки он увел Колышко в кабинет.
— Ну-с, — сказал он, — рана у вашей жены счастливая, если можно так выразиться о ране. Задета верхушка легкого. Воздержание от разговора, лед и покой, как я уже сказал. Немножко частый пульс, как результат уменьшения кровяного давления… так называемые явления коллапса [31] …
31
Коллапс — внезапно наступающее состояние резкой слабости (обычно из-за падения сердечного тонуса).