Три сердца и три льва (Сборник)
Шрифт:
– Вы так добры. Не хотите ли присесть?
Он снова поклонился и мягко опустился на стул, перелившись, словно вода. Я дернул Джинни за рукав, подтолкнул ее к дому и зашипел с яростью:
– О чем ты думаешь? Теперь этот тип застрянет тут на час, если не дольше!
Она, не обращая внимания на сказанное, стряхнула мою руку таким гневным жестом, которого я не помнил со времен нашей последней ссоры.
– Не выпьете ли немного коньяка, сеньор Маледикто? – спросила она, улыбнувшись ему своей лучезарной улыбкой. – Я принесу. Или, может быть,
Я сидел, пока она суетилась внутри дома. Какое-то мгновение я был слишком разъярен, чтобы выговорить хоть слово, но первым заговорил Маледикто:
– Очаровательная девушка, сэр. В высшей степени восхитительное создание.
– Она моя жена! – взорвался я. – Мы приехали сюда, чтобы провести наш медовый месяц в одиночестве…
– О, прошу вас, не подозревайте меня в дурных намерениях! – Его самодовольный смех смешался с бормотанием моря.
Он сидел в тени, и я мог разглядеть только нежные, расплывчатые очертания – черное и белое.
– Я все понимаю и не осмеливаюсь испытывать ваше терпение. Не исключено, что позже, когда вы познакомитесь с моей сестрой, вам доставит удовольствие…
– Я не играю в бридж.
– Бридж? А, верно, вспомнил. Это новая карточная игра. – Он небрежно отмахнулся. – Нет, сэр, мы ни других, ни себя не должны заставлять делать то, чего они не хотят. И потом, мы должны прийти с визитом туда, где существует некто, желающий – пусть даже и невысказанно – нашего появления. И теперь я не в силах ответить на вежливое приглашение вашей леди неблагодарным отказом. Не беспокойтесь, сэр, мой визит продлится очень недолго.
Что ж, как всегда, вежливость смягчает гнев. Маледикто мне по-прежнему не нравился, но теперь я мог анализировать свои мотивы, и моя враждебность по отношению к нему уменьшилась. Ярость превратилась в какое-то громадное неприятное чувство третьего лишнего. Что-то исходящее от него – возможно, его духи – заставляло меня желать Джинни более, чем когда-либо прежде.
Но ярость вновь вспыхнула, когда принесшая коньяк Джинни начала вертеться вокруг него. Она щебетала слишком громко и слишком много смеялась и, наконец, принялась настойчиво зазывать его к нам завтра пообедать.
Я угрюмо прислушивался к их беседе. Он говорил гладко, вкрадчиво, остроумно, но ни разу не ответил прямо на касающиеся лично его вопросы. Я сидел и про себя повторял все, что скажу Джинни, когда он уберется.
Наконец он поднялся:
– Не смею больше вас задерживать. Кроме того, дорога на Форталезу проходит по скалам, а я знаком с ней недостаточно хорошо. Так что для того, чтобы не сбиться с пути, придется идти немедленно.
– Но это может быть опасно! – Джинни обернулась ко мне. – Ты должен проводить его до дома.
– Не осмелюсь позволить себе доставить вам подобное затруднение, – возразил Маледикто.
– Это минимум того, что мы можем для вас сделать. Я настаиваю. Это не займет у тебя много времени, Стив. Ты говорил, что тебе хочется пробежаться в лунном свете? Глянь –
– Ладно, – весьма нелюбезно ответил я.
Действительно, на обратном пути я смогу превратиться в волка и несколько сбить свою злость. Если же я попытаюсь с нею спорить прямо сейчас и выскажу все, что чувствую, остаток ночи будет… Это будет уже не ссора, а целый Армагеддон.
– Пойдемте.
Он поцеловал ей руку. Она попрощалась таким нежным, таким дрожащим голоском, словно влюбленная в первый раз школьница.
У Маледикто был фонарик, который бросал на дорогу маленькую прыгающую лужицу света, выхватывая из сгущающейся перед нами темноты то камни, то кусты полыни. Лунное зарево над восточным кряжем разгоралось все ярче. Я чувствовал, как звенят мои натянутые нервы. Какое-то время мы наискось поднимались по склону. Тишину нарушало лишь поскрипывание наших туфель.
– Вы не побеспокоились взять с собой светильник, сэр, – сказал наконец Маледикто.
Я хмыкнул. С какой стати говорить ему о колдовском зрении? Я также ничего не сказал ему о том, что я волк-оборотень, которому, чтобы переменить обличье, не всегда нужно использовать фонарик.
– Итак, вам придется взять мой, – продолжал он, – в противном случае обратный путь может оказаться чрезвычайно опасным.
Я знал это. Обычный человек был бы подобен слепому на этой тропе – даже при ярком лунном свете. Тропа почти стерлась, разглядеть ее было трудно, и все вокруг сделалось искривленным и заполнилось тенями. Если человек потеряет голову, он будет бродить, сбившись с пути, до самого рассвета или, скорее всего, свалится в пропасть и разобьет себе череп.
– Я зайду за ним завтра вечером. – Маледикто удовлетворенно вздохнул. – Ах, сэр, ваше прибытие сюда – это такое редкое счастье! Новобрачные так переполнены любовью, а Сибелита томилась, пылая, столь же долго, как и Амарис.
– Ваша сестра? – спросил я.
– Да. Не хотите ли, если вас не затруднит, встретиться с ней этой ночной порой?
– Нет.
Снова воцарилась тишина. Мы спустились в окруженное утесами ущелье. Там было темно, как в утробе. Я уже не видел ничего, кроме тусклого отблеска воды и лунного сияния наверху. В свете холодных и очень далеких звезд я рассмотрел утесы, что возвышались надо мной. Утесы походили на клыки. Казалось, что мы с Маледикто – последние люди на земле, оставшиеся в живых.
Он остановился. Его фонарик вдруг потух.
– Доброй ночи, синьор Матучек! – крикнул он и звонко расхохотался. В его очаровательном смехе звучала злобная радость.
– Что? – Сбитый с толку, я заморгал, всматриваясь во мрак. Тьма сомкнулась вокруг меня. – Что вы имеете в виду, черт побери? Мы еще не дошли до замка!
– Согласен. Отправляйтесь туда, если вы того хотите… и если сможете.
Я услышал, как он отправился по тропинке обратно. Камешки под его ногами уже не хрустели. Шаги были мягкие, быстрые, словно прыжки зверя. Он направлялся к нашему дому.