Три сердца
Шрифт:
Они представляли собой нечто вроде конвейера, взаимно обмениваясь кратковременными приятелями, о которых не беспокоились никогда.
Почти со всеми без исключения завсегдатаями круглого стола, то есть Дьяволами, они были бесцеремонны, для чего имели достаточно оснований.
— Три Свинки, — восторженно произнес Тукалло, — вы самые удобные скотинушки в нашей географической широте.
Всем только не нравилось, когда они приходили в ресторан «Под лютней». Там женщин встречали недоброжелательно. Исключение делалось лишь для Иоланты Хорощанской,
Свинки наполнили зал смехом, своей жизнерадостностью и женственностью, рассказали несколько сплетен, анекдотов, собранных за день в кофейнях, и ушли, пообещав прийти в «Мулен Руж».
В дверях они разминулись с Хохлей и Тукалло.
— Ноги моей больше не будет в этой параше, — гремел Тукалло, здороваясь. — Дать такие фляки человеку, кото рый с утра ни о чем другом не мечтал, накормить меня горечью. Ел кто-нибудь из вас горькие фляки? В это поверить невозможно, а в довершение мы встретили там Тину Даберман.
— Она была с каким-то жутким типом, — захихикал удовлетворенно Хохля. — Тина страшно смутилась. А у него, знаете, такая куриная шейка. Они сидели в уголке, как две крыски. Ха, ха, ха…
— Так вы там все-таки были, — осуждающе произнес Залуцкий.
— Мы бы ушли раньше, но Тина была так несчастна из-за нашего присутствия, что мы боялись, чтобы счастье, вызванное нашим уходом, внезапно не убило ее. Эй, пан Долмач! Здесь есть где-нибудь директор, это пасхальное яйцо ихтиозавра?
Последние слова он сказал непосредственно самому директору, который стоял над ним с меню в руке и со всем уважением говорил:
— Я здесь, ваша милость.
— Ах, какая радостная встреча, — протянул ему руку Тукалло. — Прежде всего я должен спросить вас от лица доктора Мушката, предвосхищает ли полиативный детерминизм в категориях абсолюта в апперцепции ретроспективных аспектов, соблюдает ли горизонтальное сечение формикулярной интроспекции антиномии фекальных и, если да, почему?
— Потому что так уж есть, ваша милость, — смиренно развел толстые ручки директор, как бы сожалея о том, что не может тут ничего посоветовать.
— Очень тонко вы это сформулировали, — серьезно произнес Тукалло. — А сейчас сможете ли вы заказать для меня в кухне большую порцию эфемерной фантасмагории с картофелем а-ля Пумперницкель?
— Разумеется, ваша милость, — ответил невозмутимо Долмач и, обращаясь вполголоса к стоявшему сзади официанту, выдал распоряжение: — Пану Тукалле светлого в тонком стакане и средне-прожаренные бараньи котлетки, хотя постой… Лучше будет подать шашлык из гусиной печенки с рисом. Шевелись.
За столом под влиянием юмора Тукалло и первых выпитых рюмок водки настроение начало улучшаться. Дрозд, недавно вернувшийся из Лондона с конкурса, восторгался шуточными стихами, или эпиграммами, весьма популярными в Англии. Из присутствующих, как оказалось, только Мушкат разбирался в этом и тотчас же продекламировал несколько эпиграмм, основанных на игре слов, неожиданных ритмах и на абсолютной бессмыслице,
Все заинтересовались, и Кучиминьский попытался начать шуточное стихотворение:
— Однажды некий посол…
Хохля добавил:
— За стойку за кислым квасом пошел…
Стронковский продолжил:
— А некоего Тукалло.
Ужасно изумило…
— Пятая строка, — пояснил Дрозд, — должна рифмоваться с первой.
— Значит, скажем так: «Что кто-то для кваса время нашел», — закончил Тукалло.
— Лучше будет: «Что незнакомый посол очень зол», — предложил Мушкат.
Дрозд поправил:
— Что посол не напившись ушел.
— Минуту, я придумал кое-что в подражание английскому! — воскликнул Стронковский.
— Слушаем!
—Здесь Хохля водой пришиблен был,
Лицо в колючку он вонзил,
А некий лорд раввин
Узнал от нескольких графинь,
Что был он всегда beautiful [10] .
— Почему ты произносишь «фыл», когда по-английски правильно «фул»? — поинтересовался Дрозд.
— Это не я говорю, а лорд раввин. Представим себе, не как лорд говорит по-английски, а как раввин плохо произносит.
10
Красивый (англ.).
Игра понравилась, и сейчас же придумали новую эпиграмму на Мушката:
Жил в Варшаве некий Мушкат,
Писателей и поэтов душ кат,
А его тетка гидра
Так полюбила тигра,
Что наряжала его в бархат.
И посыпались эпиграммы. Официанты наполняли пустые рюмки. Настроение значительно улучшилось, головы просветлели. Раз за разом выстреливались шутки, афоризмы, точные замечания, хлесткие определения. В разговоре затронули тему переводов на иностранные языки. Али-Баба считал, что Кучиминьский и особенно Полясский совершенно напрасно не переводят свои книги на французский, английский или немецкий. Мушкат несколькими примерами доказал, что их романы за границей могли бы пользоваться популярностью, что западные писатели добиваются ее, по крайней мере, не превосходя польских писателей по уровню, тематике и художественности.
— Здесь кроется совершенно иное, — сказал Дрозд. — Издатели и критики предвзяты к польской литературе. Польскую книгу берут в руки с недоверием, а это заслуга нашей пропаганды. Люди на Западе не переносят пафоса, сложного стиля. Они научились думать просто и так же выражать свои мысли. И им навязывают Выспяньского, Жеромского, «Короля Духа», «Дзядов», литературу, появившуюся после восстания, которая уже сама по себе своими мучениями чужда их духу.
— Чуждость не мешает, — заметил Мушкат. — Что может быть на Западе более чуждым, чем Толстой и Достоевский, а ведь они оба прокатились по Европе мощными волнами.