Три толстяка (Худ. И. Харсекин)
Шрифт:
О! Это была, действительно, редкая порода попугая. Не говоря уже о красивой красной бороде, которая могла сделать честь любому генералу, — попугай искуснейшим образом передавал человеческую речь.
— Кто ты? — трещал он мужским голосом.
И тут же отвечал очень тоненько, подражая голосу девочки:
— Я — Суок.
— Суок!
— Меня послал Тибул. Я не кукла. Я живая девочка. Я пришла тебя освободить. Ты не видел меня, как я вошла в зверинец?
— Нет. Я, кажется, спал. Сегодня я заснул впервые.
— Я
— Это Туб. Значит, он умер?
— Умер. Я испугалась и закричала. Пришли гвардейцы, и я спряталась на дерево. Я так довольна, что ты жив. Я пришла тебя освободить.
— Моя клетка крепко заперта.
— У меня ключ от твоей клетки…
Когда попугай пропищал последнюю фразу, всеобщее негодование охватило всех.
— Ах, подлая девчонка! — заорали Толстяки. — Теперь понятно все. Она украла ключ у наследника Тутти и выпустила оружейника. Оружейник разбил свою цепь, сломал клетку пантеры и схватил зверя, чтобы пройти свободно по двору.
— Да!
— Да!
— Да!
А Суок молчала.
Попугай утвердительно замотал бородой и трижды хлопнул крыльями. Суд окончился.
Приговор был таков:
«Мнимая кукла обманула наследника Тутти. Она выпустила самого главного мятежника и врага Трех Толстяков — оружейника Просперо. Из-за нее погиб лучший экземпляр пантеры. Поэтому обманщица приговаривается к смерти. Ее растерзают звери».
И, представьте себе, даже когда был приговор прочитан, — Суок не шевельнулась.
Все собрание двинулось в зверинец. Вой, писк и свист зверей приветствовал шествие. Больше всех волновался зоолог. Ведь он был смотритель зверинца.
Три Толстяка, советники, чиновники и прочие придворные расположились на трибуне. Она была защищена решеткой.
Ах, как нежно светило солнце! Ах, как синело небо! Как сверкали плащи попугаев, как вертелись обезьяны, как приплясывал зеленоватый слон!
Бедная Суок! Она не любовалась этим. Должно быть, глазами, полными ужаса, она смотрела на грязную клетку, где, приседая, бегали тигры. Они походили на ос, во всяком случае имели ту же окраску: желтую с коричневыми полосами.
Они исподлобья смотрели на людей. Иногда они бесшумно разевали алые пасти, из которых воняло сырым мясом.
Бедная Суок!
Прощай, цирк, площади, Август, лисичка в клетке, милый, большой, смелый Тибул!
Голубоглазый гвардеец вынес девочку на середину зверинца и положил на блестящий горячий графит.
— Позвольте, — сказал вдруг один из советников. — А как же наследник Тутти? Ведь если он узнает, что его кукла погибла в лапах тигров, он умрет от слез.
— Тсс!.. — шепнул ему сосед. — Тсс!.. Наследника Тутти усыпили… Он будет спать непробудным сном три дня, а может быть, и больше…
Все взоры устремились на розовый жалкий комок, лежавший
Тогда вошел укротитель, хлопая бичом и сверкая пистолетом. Музыканты заиграли марш. Так Суок в последний раз выступала перед публикой.
— Алле! — крикнул укротитель. Железная дверь клетки загремела. Из клетки тяжело и бесшумно, кидая лапами, выбежали тигры.
Толстяки захохотали. Советники захихикали и затрясли париками. Хлопал бич.
Три тигра подбежали к Суок.
Она лежала неподвижно, глядя в небо неподвижными серыми глазами. Все приподнялись. Все готовы были закричать от удовольствия, увидев расправу зверей с маленьким другом народа…
Но… тигры подошли, один нагнул лобастую голову, понюхал, другой тронул кошачьей лапой девочку, третий, даже не обратив внимания, пробежал мимо и, став перед трибуной, начал рычать на Толстяков.
Тогда все увидели, что это была не живая девочка, а кукла, рваная, старая, никуда не годная кукла.
Скандал был полный. Зоолог от конфуза откусил себе половину языка. Укротитель загнал зверей обратно в клетку и, презрительно подкинув ногой мертвую куклу, ушел снимать свой парадный костюм, синий, с золотыми шнурами.
Общество молчало пять минут.
И молчание нарушилось самым неожиданным образом: над зверинцем в голубом небе разорвалась бомба.
Все зрители рухнули носами в деревянный пол трибуны. Все звери стали на задние лапы. Немедленно разорвалась вторая бомба. Небо заполнилось белым круглым дымом.
— Что это? Что это? Что это? — полетели крики.
— Народ идет на приступ!
— У народа — пушки!
— Гвардейцы изменили!!
— О! А! О!!
Парк заполнился шумом, криками, выстрелами. Мятежники ворвались в парк, — это было ясно!
Вся компания бросилась бежать из зверинца. Министры обнажили шпаги. Толстяки орали благим матом.
В парке они увидели следующее.
Со всех сторон наступали люди. Их было множество. Голые головы, окровавленные лбы, разорванные куртки, счастливые лица. Это шел народ, который сегодня победил. Гвардейцы смешались с ними. Красные кокарды сияли на их шляпах. Рабочие были тоже вооружены. Бедняки в коричневых одеждах, в деревянных башмаках надвигались целым войском. Деревья гнулись под их напором, кусты трещали.
— Мы победили! — кричал народ.
Три Толстяка увидели, что спасения нет.
— Нет! — завыл один из них. — Неправда! Гвардейцы, стреляйте в них!
Но гвардейцы стояли в одних рядах с бедняками. И тогда прогремел голос, покрывший шум всей толпы. Это говорил оружейник Просперо.
— Сдавайтесь! Народ победил. Кончилось царство богачей и обжор. Весь город в руках народа. Все толстяки в плену.
Плотная, пестрая, волнующаяся стена обступила Толстяков.
Люди размахивали алыми знаменами, палками, саблями, потрясали кулаками. И тут началась песня.