Три товарища и другие романы
Шрифт:
– Вот что я вам скажу, – произнесла она. – Я живу хорошо, у меня есть все и даже больше, чем мне нужно. Но если бы сейчас пришел кто-нибудь и предложил жить вместе – по-настоящему, честно, то, верите ли, я бы бросила все эти пожитки и отправилась с ним хоть на чердак… – Лицо ее приняло прежнее выражение. – Ну да ладно, разнюнилась… Поскрести, так у каждого наберется малость сентиментальности. – Она подмигнула мне сквозь дым своей сигареты. – Даже у вас, как видно?
– Откуда? – сказал я.
– Ладно, ладно, – заметила Эрна. – Кто ничего не ждет, того-то и прихватывает всего скорее…
– Но не меня, – возразил я.
До восьми я продержался в своей берлоге, потом мне стало
Валентин был на своем месте.
– Садись, – сказал он. – Что будешь пить?
– Ром, – ответил я. – К рому у меня сегодня особенное отношение.
– Ром – это молоко для солдата, – сказал Валентин. – Слушай, ты прекрасно выглядишь, Робби.
– Да?
– В самом деле помолодел.
– Уже неплохо, – сказал я. – Будь здоров, Валентин.
– Будь здоров, Робби.
– Прекрасные слова – будь здоров, а?
– Лучшие из всех слов.
Мы повторили еще несколько раз. Потом Валентин ушел.
Я остался за столом. Никого, кроме Фреда, не было. Я разглядывал старые, светящиеся изнутри карты, кораблики с пожелтевшими парусами и думал о Пат. Хотелось ей позвонить, но я запретил себе это делать. Запретил себе слишком много думать о ней. Я хотел воспринимать ее как неожиданный счастливый подарок, не больше. Как явился, так и исчезнет. Я подавлял в себе мысль, что это может быть что-то большее. Я слишком хорошо знал, что всякая любовь хочет быть вечной и в этом ее вечная мука. А вечного ничего нет. Ничего.
– Дай-ка мне еще стаканчик, Фред, – сказал я.
Вошли мужчина и женщина. Выпили по бокалу коктейля у стойки. Вид у женщины был усталый, но мужчина смотрел на нее с вожделением. Вскоре они ушли.
Я допил свой стакан. Может, и не стоило мне ходить к Пат. Мне теперь не избавиться от этой картины: комната, плывущая в полумраке, синие тени вечера за окном и прекрасная девушка, которая сидит, поджав ноги, и глухим, низким голосом рассказывает мне о своей жизни и о своем желании жить… Черт подери, не становлюсь ли я сентиментальным? Но разве не растворилось уже в дымке нежности то, что поначалу казалось ошеломительным и завораживающим приключением, разве не захватило меня все это сильнее и глубже, чем я хотел, чем я мог себе в этом признаться, разве не ощутил я сегодня, именно сегодня, насколько я изменился? Почему я ушел, почему не остался у нее, как хотел? К черту, хватит думать об этом, хватит перебирать в голове то да се. Будь что будет, пусть я сойду с ума, когда потеряю ее, но теперь-то она здесь, теперь-то она со мной, а все остальное не важно, все остальное пусть катится к черту! Что толку городить всякие маленькие подпорки, если однажды могучим потоком все равно смоет все.
– Не выпьешь ли со мной, Фред? – спросил я.
– Уж это завсегда, – сказал он.
Мы выпили по рюмке абсента. Потом кинули жребий, кому платить за две следующие. Я выиграл, но мне было неловко, и мы стали кидать жребий дальше. Проиграл я только на пятый раз, зато потом трижды кряду.
– Слушай, я пьян или действительно гремит гром? – спросил я.
Фред прислушался.
– Гремит в самом деле. Первая гроза в этом году.
Мы пошли к выходу взглянуть на небо. Но ничего не было видно. Было только тепло, и время от времени гремел гром.
– Собственно говоря, за это не мешало бы выпить еще по одной, – сказал я. Фред не возражал.
– Чертов мыльный пузырь, – сказал я, ставя пустую рюмку на стойку. Фред также полагал, что надо бы дернуть чего-нибудь позабористее. Он полагал – вишневки, я стоял за ром. Без лишних споров выпили и того и другого. Чтобы Фред не перетрудился, разливая, взяли рюмки
Вернувшись в зал, я застал Кестера и Ленца.
– Ну-ка дыхни на меня, – сказал Готфрид.
Я дыхнул.
– Ром, вишневка и абсент, – сказал он. – Абсент, поросячья ты морда!
– Если ты думаешь, что я пьян, то ты ошибаешься, – сказал я. – Где вы были?
– На одном политическом собрании. Да только Отто оно показалось пустопорожним. А что это пьет Фред?
– Лимонный сок.
– Выпей и ты стаканчик.
– Завтра, – сказал я. – А сейчас я лучше чего-нибудь съем.
Кестер все это время смотрел на меня с явной тревогой.
– Не смотри на меня так, Отто, – сказал я, – я слегка налимонился от полноты жизни, а не от горя.
– Ну тогда все в порядке, – сказал он. – Но все равно пойдем с нами. Поедим вместе.
К одиннадцати часам я уже снова был трезв как стеклышко. Кестер предложил пойти посмотреть, что с Фредом. Мы вернулись в бар и нашли его валяющимся под стойкой, он был в стельку пьян.
– Уведите его, – сказал Ленц, – а я пока возьму обслуживание на себя.
Мы с Кестером привели Фреда в чувство, дав ему теплого молока. Оно подействовало незамедлительно. Затем мы усадили его на стул и сказали, чтобы он отдохнул с полчасика, а Ленц тем временем за него поработает.
Готфрид и в самом деле хорошо управлялся. Он знал все цены и все популярные рецепты коктейлей. Он так лихо тряс миксер, будто отроду только этим и занимался.
Спустя час появился Фред. С выпотрошенным желудком он быстро пришел в себя.
– Прости, Фред, – сказал я. – Нам надо было сначала что-нибудь съесть.
– Ничего, я уже в полном порядке, – ответил Фред. – Иногда это невредно.
– Что правда, то правда.
Я подошел к телефону и позвонил Пат. Мне стало совершенно безразлично все, что я тут надумал и порешил. Она взяла трубку.
– Через четверть часа я буду у твоего подъезда! – выкрикнул я и быстро повесил трубку. Я боялся, что она устала, что она и слышать ни о чем не захочет. А мне надо было ее видеть.
Она вышла. Пока она открывала дверь, я поцеловал стекло в том месте, где была ее голова. Она хотела что-то сказать, но я не дал ей произнести ни слова. Я поцеловал ее, и мы двинулись вниз по улице, пока не поймали такси. Гремел гром, сверкали молнии.