Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

— Не съездишь, — сказала Нина,

— Вот вернусь из Минска и махну! — загорелся Алексей. — Захвачу этюдник... Поживу там, поброжу по лесам.

— Не поедешь ты, Леша, в деревню, — сказала Ни­на. — Чужая она для тебя... В Таллин, Ригу, Алупку — пожалуйста, это для тебя, а деревня...

— Я же там родился!

— Не огорчайся, — улыбнулась Нина. — Гении рож­даются в деревне, а умирать приезжают в город.

— Спасибо, утешила...

— Так это гении, — сказала она.

3

Хотя

пора белых ночей давно прошла, на набережной было светло. Петропавловская крепость, мягко подсве­ченная прожекторами, тянулась в звездное небо. Нева была удивительно спокойной. В берегах отражались ог­ни. Посередине, перекрещиваясь, протянулись широкие блестящие полосы: следы давно прошедших кораблей. Круглая луна огромной медалью впаялась в тихую гладь. У берега дремали две чайки.

Нина сидела на гранитном парапете, Артем стоял рядом и смотрел на воду.

— Почему не спросишь, как живу я, что делаю? — сказала она.

— Зачем?

— Я часто вспоминаю дни, проведенные на даче... Ты был такой милый!

Его раздражал этот снисходительный, чуть насмешли­вый тон. Что-то неуловимо изменилось в ней. А может быть, в нем? Он тоже вспоминал дачу. И много думал о Нине. Но совсем не о такой, которая сидела рядом на парапете. Та Нина была ближе.

— Твои окна выходят на Неву? — спросил он.

— Я вижу из окна, как мимо проплывают парохо­ды, — сказала она и искоса взглянула на него.

— А ты видела мою машину?

Она улыбнулась и тоже стала смотреть на воду. Глад­кая прядь качалась у белой щеки.

— Один раз ты стоял больше часа... — заговорила она, не поднимая головы. — Вон там, не доходя автобус­ной остановки. Курил и бросал сигареты в воду... Кста­ти, дай сигарету.

Она закурила. И Артем подумал, что тогда, на даче, она не курила... Однако по тому, как она держала сига­рету и выпускала дым, было видно, что не новичок.

— Покажи, где твое окно, — сказал он. — Впрочем, не надо...

— Зачем тебе окно? Я ведь здесь. — Она посмотре­ла ему в глаза.

— Здесь? — усмехнулся Артем. — Ты далеко-далеко.

— Не хочешь пригласить меня в свою милую дере­вушку?

— Это поселок, — сказал Артем.

— Расскажи, где он?

Артем нехотя стал рассказывать о Смехове, о кош­марной дороге расстоянием в три версты с гаком, о до­ме, который сейчас строит некий Серега Паровоз­ников.

Нина внимательно слушала и, когда Артем замолчал, сказала:

— Хочешь, я к тебе как-нибудь приеду?

— Вот дом построю...

— Ты не хочешь, чтобы я приехала, — сказала она. Причем без тени огорчения, с улыбкой, которая раздра­жала Артема.

— Ты и так не приедешь, — сказал он.

Она спрыгнула с парапета, ладонями разгладила на бедрах юбку.

— Надолго ты в свое Смехово, крестьянин?

— Думаю, что да.

— Не смотри так на

меня, пожалуйста, своими прон­зительными серыми глазами... Ну чего ты пытаешься во мне найти? Если царевну Несмеяну, то напрасно. Я со­временная женщина без предрассудков. А тебе нужна со­всем-совсем другая... Крестьянка, например. Когда влю­бишься, напиши ее портрет и покажи мне. Только вряд ли тебе удастся женский портрет...

— Я постараюсь, — сказал Артем.

— А почему ты ни разу не предложил мне позиро­вать? — спросила она. — Алексей уже кучу этюдов сде­лал, но я их все забраковала...

— Уж если такой знаток женской натуры не смог, то где уж мне...

— Где уж нам уж... Ты уже и разговариваешь, как крестьянин.

— А ты действительно совсем не знаешь деревни. Крестьяне — это давно устаревшее понятие...

— Что же ты замолчал? Скажи, что теперь сельских жителей называют колхозниками. И еще как это? Ну, которые в совхозе работают? Совхозниками?

— Вот видишь... — сказал Артем, усмехаясь.

— Почему ты отказался от такого великолепного за­работка? — спросила она, пропустив его слова мимо ушей. — Алексей потрясен... Он был уверен, что ты с ра­достью поедешь с ним в Минск.

— Я не хочу об этом говорить.

— Оказывается, и я тебя совсем не знаю... — Она стала смотреть на него, будто и впрямь впервые уви­дела.

— Ну ладно, я пойду, — сказал Артем.

Нина положила ему руки на плечи, притянула к себе.

— Ты обидчивый, как ребенок... Пойдем ко мне и вы­пьем по чашечке бразильского кофе.

— Я давно хотел тебя спросить... Твой муж моряк?

— При чем тут муж... — с досадой сказала она. — Я одна дома. Этого достаточно?

— Я ведь крестьянин, как ты говоришь, и, наверное, поэтому не люблю черный кофе... А самовара у тебя наверняка нет.

Она легонько толкнула его, рассеянным движением по­правила волосы. Ничего не изменилось в ее лице, но то очарование, что так нравилось Артему, совсем исчезло. Нина была чужой и далекой, причем больше, чем когда-либо.

— Самовара у меня нет, — сказала она, — ты прав.

И когда он понял, что она сейчас уйдет и они, воз­можно, больше никогда не встретятся, ему захотелось остановить ее, развеять эту отчужденность и снова уви­деть ее такой же Ниной, какой знал... Вот стоит она рядом, высокая, красивая. Собственно, чем он недоволен? Она с ним, приглашает домой. Почему бы ему действи­тельно не подняться к ней и не выпить натурального бразильского кофе? Он выпьет заморского кофе — его, разумеется, привез из Рио-де-Жанейро муж-моряк, — подойдет к окну и посмотрит вниз. И увидит набереж­ную и то самое место, где стояла его машина, а он курил и бросал в Неву сигареты, дожидаясь ее... Смешно, на­верное, выглядит сверху приплюснутая машина и скуч­ная человеческая фигура...