Три юных пажа
Шрифт:
— А какая она из себя? — спросила Альбина.
— Кто? — На этот раз Сева расслышал.
— Хозяйка, кто же еще.
— Красивая, — ответил Сева.
— Ну и что? Я тоже красивая.
Сева повернулся, внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал.
— Вот тебе и раз! — Альбина изобразила удивление. — Молодой человек, ваше молчание неприлично. В конце концов, у меня сегодня день рождения.
Она коротко засмеялась. Сева молчал. Он напряженно и подавленно думал.
— Ну, скажите хоть что-нибудь о моей
— У вас в лице, — неохотно проговорил Сева, — есть что-то неандертальское и вместе монгольское. Вы откуда родом?
— Отсюда, — не задумываясь, ответила Альбина. Она еще не догадывалась, что село Перкино уже явилось с нею в этот дом.
— Ну, значит, я ошибся, — сказал Сева.
— Нет, вы не ошиблись. Вы провидец? — быстро спросила Альбина и протянула ему руку ладонью вверх. — Погадайте.
Сева не шевельнулся. Ему не хотелось прикасаться к этой девушке. Она казалась ему похожей на ящерицу — верткую, жесткую, пусть даже и безобидную, но всё-таки лучше ее не трогать.
Подержав немного руку на весу, Альбина подперла ею подбородок. «Ну, погоди, — мстительно подумала она, — тебе это отольётся».
— Видите ли, — медленно начала она, — я действительно наполовину иностранка. Мой отец… если его можно назвать отцом… представитель одной крупной южнокорейской фирмы. Мама познакомилась с ним при очень странных обстоятельствах… она была еще совсем девчонкой. Я, собственно, и родилась в Сингапуре… правда, почти ничего не помню, всё было как сон…
Это была сказка, имевшая успех — особенно у юнцов. В ней кое-что не сходилось хронологически, но, чтобы это заметить, надо было вникать. Однако она сразу заметила, что Сева конфузливо опустил глаза.
— Вы мне, кажется, не верите? — спросила Альбина, очень задетая.
— Нет, отчего же… — пробормотал Сева, не глядя на нее, и уши его покраснели. — Всякое случается.
«Два ноль, — отметила про себя Альбина. — Счет растет, дорогой товарищ. Чем будете расплачиваться?»
— Смотрите, дождь, — сказал Сева. — Может быть, свет включить?
— Не надо, я так больше люблю.
— Ну что ж, посидим, как в деревне, — сказал Сева.
— Почему как в деревне? — спросила Альбина.
— Мы в городе не видим, как темнеет, — пояснил Сева. — Слишком рано включаем свет.
— А вы жили в деревне? — Альбина взялась за другую сигарету: иного развлечения не предвиделось, и ей оставалось непрерывно курить.
— Полтора года, — ответил Сева. — Учительствовал в северо-западных краях.
— Что ж так мало? — глазами Альбина изобразила интерес, хотя ей было скучно. — Не понравилось, значит?
— Скорее я не понравился, — Сева, похоже, освоился и перестал ёжиться. — Детишки задразнили, с коллегами не поладил. У них там в области свои порядки, феодальный край. Считали меня то ли тайным агентом, то ли ссыльным диссидентом.
— А как вас дразнили?
Сева
— Глажы, — сказал наконец Сева.
— Что-что?
— Глажы, — повторил он, растроганно улыбаясь. По-видимому, это воспоминание доставляло ему удовольствие. — Это по-местному морошка.
— Морошка? — переспросила, морщась, Альбина. — Вы прямо как по-сингапурски разговариваете.
— Вы никогда не слышали о морошке? — оживился Сева. — Ну, это же замечательная ягода, на болотах растет. Румяная такая, а как поспеет — желтеет и светится.
— Уж прямо светится, — насмешливо сказала Альбина.
— Уверяю вас, как фонарик! Ужасно пристрастился я к этой морошке. Там озеро такое замшелое, берега зыблются, и от морошки желтым-желто. Целыми днями хожу и ем, как журавль. Совсем стал дикий… А первого сентября вхожу в класс — на доске написано глажы. Сначала я не обратил внимания, так они принялись везде писать это слово. И на столе, и на сиденье стула, и на портфеле моем, и даже у меня на спине. Заколебали, как теперь говорят.
— А что, оно неприличное?
— Да нет, обычное местное словечко. И очень точное… я бы сказал, даже красивое: их едят, а они глядят.
— Ну, ну, и что же дальше? — быстро спросила Альбина. Она усмотрела здесь намек на свое рязанское прошлое.
— А дальше — стал я потихоньку сходить с ума. Дошло до того, что в глаза ученикам смотреть не могу. А они всё это быстро улавливают. Сидят две девчушки за первой партой, смотрят на меня не мигая и шепчут: глажы, глажы…
— А вы?
— А я дергаюсь.
— Странно, — сказала Альбина и засмеялась. — Очень странно. Но теперь-то прошло?
— Уж если рассказываю — значит, прошло, — ответил Сева. — Другой, наверно, бзик появился: свято место пусто не бывает.
Тут тихо скрипнула дверь, и оба они обернулись. Вспыхнул яркий свет.
— Сумерничаете? — спросил Лутовкин. Он стоял в дверях с суровым оскорбленным лицом. — Сева, а тебя к телефону.
— Кто? — удивился Сева и встал. — Кому я понадобился?
Лутовкин пожал плечами.
10
Когда Сева вышел, Лутовкин тут же подсел к столу и сделал первый заход.
— Три юных пажа покидали, — пропел он вкрадчивым голосом, — навеки свой берег родной, они так ужасно рыдали, стоял оглушительный вой…
Аля потушила вторую сигарету. Держа третью в руке, она внимательно и сосредоточенно слушала Лутовкина.
— Люблю белокурыя косы, — грассируя под Вертинского, пел Лутовкин, — так первый, рыдая, сказал, но я не хочу, чтоб вопросы мне каждый дурак задавал… Аленька, это вы мне испохабили солонку? Отчаянный вы человек. Или ссор не боитесь?