Три желания женщины-мечты

Донцова Дарья

— Нет, мамочка! — возразила Элла. — Не мы начали. Вспомни, к какому выводу мы пришли, когда поняли, что старуха убийца, на ее совести кровь многих людей, повинных лишь в том, что они были пуштанами. Она и потом продолжила убивать — отравила Ивановой смертью Татьяну Попову.

— Наверняка мы этого не знаем, — возразила Нина Анатольевна.

— Мамочка, Елизавета Гавриловна нас разлучила! — воскликнула Элла. — Она сдала меня в детдом, организовав дело так, что я якобы отказной ребенок Поповой. Ну и кто, кроме нее, мог лишить жизни Татьяну? Причина понятна — та явилась с требованием денег. На совести карги Вера Дмитриевна и Геннадий Петрович. Эта женщина монстр, которому Господь зачем-то долгую жизнь подарил. Нечестно это, несправедливо! Ее надо уничтожить!

Как крысу! Как таракана! И мы не с бухты-барахты действовали. У нас на выращивание растения много времени ушло. Мы же решили сами разобраться. В полицию идти не могли — зачем нам с тобой позор? Да и вряд ли бы там стали старые дела ворошить. Лучше подсыплем старухе порошок, а потом часа через два к ней войдем и скажем: «Знаем всю правду, откуда драгоценности, имеем на руках копии документов. Ты убила Веру Дмитриевну Васькину, Геннадия Петровича, Татьяну Попову. Ты скоро умрешь, мы тебя на смерть осудили и казнили». Мы поставили перед собой задачу — восстановить справедливость, наказать гадюку за все невинно погубленные ею души.

— До сих пор удивляюсь, как ты семена раздобыла, — вставила свое слово в речь дочери Нина Анатольевна.

Элла пояснила:

— Росток, мамочка, не семя. Что тут удивительного? Просто я в Интернете полазила. Добрые люди подсказали контакт сотрудника ботанического сада в городе Бавловск, где собрана уникальная коллекция растений. Мамочка, сейчас за деньги что угодно можно купить. Главное, найти место, где есть то, что тебе нужно. Я за росточком, как за младенцем, ухаживала, среди орхидей в оранжерее его прятала. Кто ж знал, что так получится! И зачем только литераторшу у нас в доме поселили?

— Так ведь Елизавета Гавриловна от глупых книжонок Виоловой в восторге, захотелось ей со звездой пообщаться! — сдавленным голосом произнесла Нина Анатольевна. — Все из-за этой детективщицы! Я очень аккуратно порошок в коврижку запихнула, ты уже собралась ее старухе нести, и тут… Здравствуйте, писательница в столовую вернулась! Чего ей надо-то было?

— Уж не помню, — сказала Элла. — Встала у стола, начала болтать… Потом Катя пришла, скандал затеяла, «черносливку» схватила…

— И ведь мы не отдавали ей коврижку! — с отчаяньем воскликнула Николаева. — Прямым текстом сказали: не трогай! Не бери! Но она была очень вредная. Надо было силой отнять у дурочки десерт, но рядом Виола стояла, у нее на лице недоумение появилось, прямо вопрос на лбу читался: почему мать дочке коврижку не дает? Я аж вздрогнула — не дай бог, детективщица что-то заподозрит. А Катя блюдо сцапала и умчалась.

— Мы правильно поступили, мы правильно поступили, — как мантру повторяла Элла. — Катя нас обманула. Пообещала, что отнесет коврижку бабушке, сама же ее в спальню к себе уперла и слопала. Мамочка, я ведь за ней поспешила, стала в дверь стучать, просила открыть, упрашивала не трогать коврижку. Умоляла даже, позабыв про осторожность. Вдруг бы девчонка заорала: «Чего привязалась? Жаль сладкое? Почему ты хочешь его бабушке отдать?» Но она молчала, потом захохотала: «Отвянь, я все уже съела. Теперь Елизавета Гавриловна Элке-подлизе клизму с гвоздями засандалит. Так тебе и надо!» Ну что можно было сделать? А?

— Бог Елизавету Гавриловну спас, — всхлипнула Нина Анатольевна, — а Катю погубил.

— Не Господь бабке помог, а сатана! — рассердилась Элла. — Мамочка, не переживай, Катя нам никто, она и к тебе, и ко мне очень плохо относилась. И вырвать коврижку из ее рук было невозможно. Нет, ну какая же писательница любопытная — почти ночью к тебе в спальню вперлась! Я едва-едва по приставной лестнице удрать успела.

— Кстати, зря ты это сделала, — упрекнула ее мать. — Ноги в масле перепачкала и стебли Ивановой смерти потеряла. Я потом их искать ходила, да не нашла, хорошо, что у нас запас порошка имелся. И ты еще на полу наследила, Виола поскользнулась, дважды упала.

Дочь заявила:

— Так ей и надо!

— И ты вазочку разбила, — не успокаивалась Нина Анатольевна.

— Да черт бы с ней, не велика ценность, — сказала

Элла. — Может, я и ступила, когда к окну бросилась, но в тот момент я испугалась, вдруг детективщица задумается: что невестка в комнате свекрови за полночь делает? Да еще у меня в кармане несколько созревших стебельков лежало. Я их как раз обрезала, чтобы высушить, решила: запас Ивановой смерти есть, но пусть еще будет.

— Солнышко, у страха глаза велики, — заметила мать. — Твоему присутствию масса объяснений бы нашлась. Ну, допустим, Элла, ты зашла… э… э…

— Что, — засмеялась дочь, — сразу не придумывается?

— Ну… да, — призналась Нина Анатольевна. — Да наверняка бы Виола ничего плохого не подумала. Что тут такого, просто свекровь с невесткой говорят… обсуждают… э… что-то по хозяйству…

— Среди ночи? — засмеялась Элла. — Дня нам не хватило? Нет, мамочка, я, удрав, правильно поступила, эта чертова детективщица слишком хитрая обезьяна.

— Эллочка, нам нельзя более пытаться наказать Елизавету Гавриловну, — тихо, но твердо сказала Николаева.

— Да ты что? Мама, вспомни, что она натворила! — возмутилась дочь. — И до сих пор осталась ненаказанной, живет себе счастливо-богато, а те, кого Лиза Комани к болоту привела, недолго солнышку радовались.

— Нет, на этом все!

— Мамулечка, а как же Геннадий Петрович, Вера Дмитриевна? В конце концов, Татьяна Попова? За их смерть бабка тоже не ответит? — вскипела Элла.

— Нехорошо, наверное, так говорить, но я все же скажу, — заявила Нина Анатольевна. — Когда Елизавета Комани пуштанов на смерть вела, я еще не родилась, не знала никого из сородичей, о них у меня сердце не болит. С Татьяной Поповой не встречалась, с Верой Дмитриевной знакома была поверхностно. Геннадий Петрович… Солнышко, мать ведь приказала мне замуж за него идти. Геннадий был тяжелый человек, ему нужна была домработница и нянька детям, а не супруга. Он меня не любил, не защищал, под дудку тещи плясал. Прости, но я после его смерти о нем не скорбела. Кстати, не пойму, а зачем мама меня в рабыни к Николаеву отдала?

— Господи, какая ты наивная… — удивилась Элла. — Объяснение же на поверхности лежит: бабка хотела из Октябрьска уехать. Почему? Не знаю. Может, из-за того, что Татьяну убила и испугалась, вдруг следствие начнется, ее поймают, вылезет на свет история с моим рождением, а еще, не дай бог, и про пуштанов все выяснится. Это же было давно, тогда Елизавета побаивалась, как бы о ее предательстве не узнали. У страха глаза велики, вот и решила она сбежать туда, где никто о ней ничего не слышал. Старуха, конечно, гадина, но умная, сообразила, что Геннадий Петрович научную карьеру сделает, вот и решила его в зятья взять. Подумай, могла ли Елизавета сама роскошный дом построить, жить на широкую ногу? Естественно, нет. Иначе мигом сплетни поползли бы, где это пенсионерка столько денег взяла, что и на особняк хватило, и на шубы для себя вкупе с нигде не работающей доченькой? А вот если у нее зять доктор наук, профессор, тут вопросов точно не возникнет, люди же считают, что человек с такими регалиями деньги в семью на «КамАЗах» возит. На самом деле бабка продавала драгоценности, вот откуда благосостояние Николаевых, а зять лишь щеки раздувал. Вспомни, как он на нас орал. Чуть ли не каждый день вопил: «Извольте уважать того, кто вас кормит-поит!» Но стоило теще на него глянуть, как он сразу затыкался. Мама, Елизавета редкая дрянь!

— Понимаю, но все, хватит, — вновь произнесла Нина Анатольевна. — Олег едва не погиб.

— Это идиотская случайность, — сказала Элла. — Я Иванову смерть в паштет подмешала, сэндвичи в фольгу упаковала, убрала, чтобы кто-нибудь не схватил. Олег никогда еды с собой не брал! И с чего вдруг сверток сцапал? Я перепугалась, сразу ему звонить начала, но он не отвечал. Кинулась тогда на «Кинофабрику»…

Глава 37

Элла говорила и говорила. Я прекрасно слышала ее и параллельно думала о своем. Только сейчас мелкие, вроде бы незначительные детали складывались в цельную картину.