Три желания женщины-мечты
Шрифт:
— Могу на столе умереть, поэтому сейчас всю правду поведаю. Прости меня, Элла, обманула я тебя. Дочь моя, когда из роддома после аборта вернулась, ту версию выложила, что я тебе открыла в нашу первую встречу. На самом же деле… Понимаешь, Таня запоями страдала. Она четырнадцать дней ходила трезвая, потом, бац, неделю в полном неадеквате. И опять две недели ни в одном глазу. Так вот, в очередной пьяный заплыв Танька истину мне и выложила. Фиктивный отказ от ребенка ей предложила подписать Елизавета Гавриловна Николаева, заведующая гинекологическим отделением больницы, которая целый спектакль устроила: в кровать Тани младенца положила, девочку, затем в палату несколько человек вошли, комиссия по отказникам, дочь бумаги подмахнула, ребенка забрали. А врач денег ей дала. Выложила Татьяна мне, как дело обстояло, и давай смеяться: «Ну, ничего, теперь Николаева мне еще бабок отслюнит, поеду к ней и скажу: «Молчание дорого стоит». Некоторые меня дурой безмозглой считают, мол,
Тут Ольга Васильевна замолчала — тяжело ей было говорить. Но я попросила ее продолжить и услышала вот что.
— Я Таню умоляла не шантажировать Николаеву. Даже если она правильно рассудила и Елизавета Гавриловна дочкин грех замазала, не нам ее осуждать. Да разве алкоголичка, у которой желание выпить главное в жизни, кого послушает? Таня убежала, и больше я ее не видела. Не знаю, встречалась она с Николаевой или нет, но наутро ее нашли мертвой на улице. А патологоанатом мне сказал: «У молодой женщины внутренности как у столетней старухи, и сердце, и печень, и почки — все алкоголь убил. Умерла от язвы, желудок буквально развалился». Так вот, Эллочка, когда мы с тобой подружились, я в архиве порылась и нашла фото Нины, дочки Елизаветы Гавриловны. Вот, глянь, это снимок из личного дела, которое кадровик в больнице завел, когда Нина Николаева туда на работу медсестрой устроилась.
Я прямо ахнула. Одно лицо со мной!
А Ольга Васильевна продолжила:
— Даже родинка на шее, как у тебя. Но это не доказательство общей крови, встречаются очень похожие люди, хотя совсем друг другу чужие. А как узнать, твоя ли она мать, мне неведомо. Да и надо ли тебе это выяснять? Небось не поедешь к Николаевой, ничего требовать не станешь. В общем, мучилась я, рассказывать тебе правду или промолчать, а потом решила: лучше признаюсь, перед лицом смерти выложу, что знаю…
— Не первый раз твой рассказ слушаю и постоянно плачу, — всхлипнула Нина Анатольевна.
— Нет, нет, не надо плакать! Мне нравится это вспоминать, — зачастила Элла. — Тем более что Ольга Васильевна не умерла, вышла из больницы. И вот тогда я ей сказала: «Все-таки хочу найти свою маму. Ничего мне от нее не надо, просто издали посмотрю». Попова в документах порылась и выяснила: дочь Елизаветы Гавриловны вышла замуж за Геннадия Петровича Николаева, вдовца с тремя детьми, ей даже фамилию менять не пришлось, семья живет в Гидрозаводе. И я поехала к тебе.
— Господи… — прошептала Нина Анатольевна. — Я хорошо помню то время. Иду в магазин, гляжу, девушка неподалеку шагает. Сначала внимания не обратила, мало ли прохожих на улицах. Но когда тебя за три дня раз пятнадцать рядом заметила, насторожилась и решила выяснить, почему незнакомка за мной следит.
— Я наблюдала, как ты яблоки выбираешь, — засмеялась Элла, — незаметно для себя подошла поближе, а ты вдруг обернулась и спросила: «Девушка, что вы хотите? Зачем меня преследуете?» Я так растерялась, что помимо своей воли выпалила: «Я Элла, ваша родная дочь, мне ничего не надо, просто хочу вас обнять». И помертвела: ну все, сейчас Нина Анатольевна рассердится, закричит: «Отстань, сумасшедшая!»
— А я мигом почувствовала: незнакомка говорит правду, — снова всхлипнула Николаева. — Схватила тебя за руку, меня как током дернуло — моя, моя, моя доченька… Господи, сколько слез я за долгие годы пролила, думая о том, где моя малышка. Чужих нелюбимых детей воспитывала, с равнодушным мужем в служанках жила, никакой радости и вдруг — ты. Меня прямо счастье несказанное охватило, захотелось обнять тебя, прижать к себе и больше не отпускать. А ты серьезно так предложила: «Давайте куда-нибудь отойдем, расскажу, как я вас нашла. И надо анализ ДНК сдать, чтобы родство подтвердить. Вдруг я ошиблась в расчетах? Вы ни копейки не потратите, я сама за исследование заплачу, и никто об этом не узнает. Я в Москве была в лаборатории, договорилась там, мне контейнер с ватной палочкой дали. Больно не будет, просто мазок изо рта…» А я стою и думаю: без всяких анализов ясно:
— А потом, мамулечка, мы с тобой придумали, как нам навсегда вместе остаться, — засмеялась Элла. — Ты мне сказала: «Мой пасынок Олег в Москве вуз заканчивает, получит диплом и непременно в Гидрозавод вернется. Парень в отца пошел, мрачный эгоист, только о себе заботится, девушки у него нет — характер тяжелый, женщины рядом с ним не задерживаются. А Геннадий Петрович недавно сказал мне: «Ищу сыну невесту. Сам-то он личную жизнь не устроит, а уже взрослый, не дай бог, начнет по бабам таскаться, подцепит дурную болезнь, принесет в дом. Ему нужна постоянная женщина, чистоплотная, хозяйственная. И лучше сирота — не хочу, чтоб невесткина родня к нам без конца наезжала. Но дурочка, которая, как крольчиха, рожать будет, не подходит. Хорошо бы она вообще бесплодной оказалась. Мать моя не умна, но одно правильно говорила: «Зачем тебе, сынок, свиноматка? Хочешь всю жизнь на прокорм спиногрызов пахать?» Меня угораздило по молодости с Тамарой связаться, которая как раз и стала младенцев одного за другим производить. Так вот, внуки мне не нужны». Я мужа выслушала и спросила: «Геннадий Петрович, зачем Олегу в загс идти? Он один себя прекрасно чувствует». Супруг, как всегда, на метле полетел. «Своего ума нет, живи моим! Не спорь с человеком, который профессорское звание имеет! Спасибо скажи, что тебя, дуру, от материальных проблем избавил. Нигде не работаешь, ничего целыми днями не делаешь…»
— Мамочка, он так говорил, чтобы ты еще больше на кухне топталась, — возмутилась Элла, — трое детей, муж, мать, огромный дом, никаких помощниц по хозяйству. Ты трудилась, как египетский раб!
Нина Анатольевна, словно не слыша слов дочери, продолжала цитировать слова мужа:
— «…Да и возраст у тебя не юный. Что мне делать прикажешь, если ты не сможешь с домашними управляться? Катя и Алла замуж выйдут, откажутся об отце заботиться. В общем, слушай мой приказ: девчонок от скорых замужеств удержи, пусть до тридцати пяти лет дома сидят, меньше проблем будет. Я в университете преподаю, современную молодежь изучил, она живет по одному сценарию: парочка сошлась — двух детей погодков родила — поругалась — разбежалась. Нынче семью быстро заводят и легко рушат, не то что во времена нашей молодости. И что дальше? Бывший муж снова жених, гуляет, веселится. А женщина вместе с отпрысками родителям на шею садится. Мне такого счастья не надо. Так вот, повторяю: Аллу с Катей в загс не пускать! А Олега, наоборот, побыстрее женить надо. Пусть невестка у тебя ведению хозяйства обучается. Ты умрешь, она всем займется, не придется мне в мятых брюках ходить…»
— Вот гад! — прошептала Элла. — Ошибся, однако, ты его пережила.
— Разговор этот состоялся месяца за два до твоего появления в Гидрозаводе, — вещала Николаева, — я пребывала в растерянности. Геннадий велел мне найти сироту с высшим образованием, с тихим характером, не желающую или не способную обзавестись детьми, интеллигентную, воспитанную в уважении к старшим… Где взять такой бриллиант? И тут как раз ты появилась.
— Как у нас все хорошо вышло! — зааплодировала Элла. — Ты мне рассказала, где и как можно познакомиться с Олегом, что ему говорить надо… Мамочка, ты гениальный психолог! Олег мне быстро предложение сделал, и мы поженились. Правда, пришлось в Москве задержаться, комнату там снимать.
— Нет, солнышко, это ты умница, — возразила Нина Анатольевна, — а Олег вообще ни при чем. Я Геннадию Петровичу про тебя рассказала: «Вот, откопала сироту из столицы…» Муж обрадовался, даже похвалил меня. А потом позвонил сыну и велел: «Знаю, ты завязал отношения с девушкой. Однако неприлично в гражданском браке жить. Развратно. Привози невесту сюда, и если она мне понравится, сыграем свадьбу». Олег спорить с отцом не стал — боялся его.
— И стали мы с тобой жить счастливо, — защебетала Элла, — каждый день рядом друг с другом. Так хорошо нам было, пока Ольга Васильевна не позвонила и не попросила спешно к ней приехать.
— Ох, не в добрый час Вера Дмитриевна решила свою книгу написать, — вздохнула Нина Анатольевна и закашлялась.
Послышалось бульканье, потом донесся голос Эллы:
— Мамуля, выпей, пожалуйста.
Глава 36
Повисла тишина. Мы с Платоновым молча ждали, когда разговор двух женщин возобновится.
И вдруг я вспомнила, как Алла, сидя в столовой, сказала, что Элла вовсе не наивная, наоборот, себе на уме, она, как агент национальной безопасности, постоянно себя контролирует, каждое слово взвешивает, прикидывается искренней и восторженной. А еще в памяти ожила одна сцена. Элла, приехав с «Кинофабрики», взволнованно кричит издалека: «Мамочка!» Затем вбегает в столовую, видит, что там сидим мы с Андреем, осекается и — начинает оправдываться. Что она тогда лепетала? Точно не вспомню, но смысл был таков: свекровь Элле как мать родная, поэтому обращение «мамочка» и вылетело. И Нина Анатольевна мигом вступила в игру: «Ничего, мне приятно от супруги сына это слышать».