Три женщины одного мужчины
Шрифт:
– Я позвоню вам, – моментально отреагировала Люба, хотя никакого вопроса не прозвучало.
– Буду ждать, – пообещал Евгений Николаевич и почувствовал, что с удовольствием подождал бы здесь, в приемной, рядом с этой немногословной женщиной, разительно отличающейся от всех, с кем ему приходилось общаться. Он просто пока не понимал чем.
– Я позвоню, – повторила секретарь и опустила голову. Так Любовь Ивановна Краско поступала в двух случаях: когда решительно не желала продолжать разговор и когда боялась его продолжить. Похоже, это был
– Может быть, я здесь подожду? – неожиданно для себя самого и довольно бойко предложил Евгений Николаевич, так и продолжавший стоять в раскрытых дверях.
– Игорь Александрович только уехал, – ответа на вопрос так и не последовало.
– Я понимаю, – буркнул Вильский и сделал шаг назад, хотя гораздо проще было бы выйти из приемной по-человечески, повернувшись спиной к секретарю.
– Я позвоню, – не поднимая глаз, в третий раз повторила Любовь Ивановна и встала, чтобы закрыть за посетителем дверь. – Всего доброго.
– И вам, – одними губами проговорил Евгений Николаевич и услышал, как дважды повернулся ключ в замке. «Заперлась, – автоматически отметил он. – Неужели я такой страшный?» Вильскому стало весело, а у Любови Ивановны Краско затряслись руки, и, чтобы справиться с нахлынувшим волнением, она подошла к окну якобы поправить штору, но вместо этого распахнула форточку и, взобравшись на подоконник, высунула в нее голову. Оказывается, на улице была весна. «А я и не заметила», – удивилась Люба и с силой втянула в себя воздух, терпкий, с примесью дыма. Так и есть – внизу жгли оставшийся после зимы мусор.
Любовь Ивановна слезла с подоконника и замерла у окна, внимательно наблюдая за происходящим внизу. Вдоль бордюра медленно тлели мусорные кучи, курил, уставившись на них, институтский дворник, у его ног крутилась черно-белая собачонка по имени Мушмула, которая появилась около НИИ с год назад, да так и осталась. Псину кормили всем институтом, оставляя щедрые куски от обеда, а некоторые особенно сердобольные тащили из дома доверху наполненные едой мешки, которые оставляли прямо у проходной в расчете на то, что местный дворник – новый хозяин Мушмулы – грамотно распорядится припасами.
А теперь на щедрых хлебах научно-исследовательского института кормилось еще и трое щенков, окрасом повторяющих черно-белую Мушмулу.
– Возьмите, – умолял дворник сотрудников. – Возьмите, а то пропадут или собачники выловят. Жалко ведь…
«Жалко», – всякий раз, минуя проходную, думала Люба, но взять щенка не решалась: боялась ответственности. А сейчас страх почему-то ушел, и она всерьез задумалась над тем, не взять ли ей одного – взамен ушедшей из дома дочери.
«Будет о ком заботиться», – уговаривала себя Любовь Ивановна, и от мысли, что дома ее будет ждать жизнерадостная собака, на душе становилось тепло.
«Господи! – взмолилась она. – Ну сколько я буду так жить?! Мне тридцать восемь лет, а счастья так и не было. Жизнь проходит. Не успеешь оглянуться, умирать пора…».
«Раньше надо было об этом думать!» – донесся до Любы властный директорский голос из-за дверей, и она вздрогнула от ужасающего совпадения. «Ничего, значит, не будет больше», – поникла она и метнулась к дверям: ручка уже ходуном ходила.
– Любовь Ивановна, – директор капризно поджал губы, недовольный тем, что ему пришлось ломиться в собственную приемную, – вы что? Уснули?
– Я обедала, Игорь Александрович, – объяснила свою медлительность секретарь Краско.
– А я вот не обедал! – пожаловался директор.
– Ну, так пообедайте, – резко бросила ему Любовь Ивановна и воцарилась за своим столом, готовая ко всему: все равно терять больше нечего.
– У вас что-то случилось? – забеспокоился директор, не услышав в голосе секретаря привычного смирения.
– Да, – жестко ответила Люба Краско и смело посмотрела в глаза начальству.
– Что? – поинтересовался Игорь Александрович, возомнивший себя спасителем.
– Все, – выпалила Любовь Ивановна.
– Это серьезно, – поспешил согласиться директор и присел на стул, предназначенный для посетителей. Игорь Александрович чувствовал себя не в своей тарелке, ведь два часа назад он выходил из своего кабинета хозяином, а теперь входил в собственную приемную незваным гостем. И все потому, что у Любови Ивановны Краско что-то случилось. – Хотите, я вас отпущу? – благородство директора не знало границ.
– Нет, – отказалась Люба и протянула Игорю Александровичу папку «На подпись».
– Потом, – отмахнулся директор и направился в кабинет.
– Сейчас, – тихо, но твердо произнесла Любовь Ивановна и встала из-за стола. – Там несколько командировок. Сегодня – короткий день. Люди должны успеть получить деньги.
Игорь Александрович внял доводам Любы и быстро подмахнул бумаги, даже не вчитываясь в содержание, потому что привык доверять секретарю.
– Сделано, – объявил директор и смущенно и боязливо поинтересовался: – Люба… (Секретарь с готовностью вскинула голову.) Вы не могли бы…
– Что? – попыталась понять Любовь Ивановна.
– Чаю… – промямлил Игорь Александрович.
– Сейчас приготовлю. – Люба приняла из рук начальника папку и аккуратно закрыла за собой тяжелую дверь, тут же забыв о директорской просьбе.
«Я всего лишь делаю свою работу, – сказала себе Любовь Ивановна. – Ничего личного». Тем не менее, набирая номер начальника Третьей лаборатории, она не могла отделаться от странного волнения.
– Могу я пригласить Льва Викентьевича Реву? – поинтересовалась Люба, услышав после долгих гудков тонкий женский голос.