Три женщины одного мужчины

Булатова Татьяна

«Вот так вот, – донесся до него голос Киры Павловны. – Такой был человек… Если что не по его, пиши пропало». «О ком это она?» – подумал Вильский и искоса посмотрел на мать – Киры Павловны рядом не оказалось. Евгений Николаевич покрутил головой и обнаружил ту стоявшей рядом с Любой. «А каково мне? – жаловалась Кира Павловна Вильская, зацепившись за рукав Любиного жакета. – Один – спичка, другой – спичка. Не жизнь – пожар».

«Война закончилась», – понял Евгений Николаевич, и слезы подступили так близко, что глазам стало горячо. Все, что происходило

дальше, в деталях помнила только Вера, но у нее было свое видение ситуации, и оно принципиальным образом отличалось от тех версий, которых придерживались все остальные.

В реальности же больше всех пострадала своевольная Кира Павловна, умудрившаяся на похоронах мужа примириться с той, которую и Женечка Швейцер, и Нютька, не говоря уж о строгой Вере, договорились считать виновной в смерти Николая Андреевича, хотя какое отношение Люба имела к уходу старшего Вильского, никто сказать не мог. Просто так было проще.

– Вот и целуйся со своей Любой, – советовала бабушке младшая дочь Евгения Николаевича, явно повторив подслушанные слова взрослых.

– Нютька! Бесстыдница! – ахала Кира Павловна. – Еще ты мне указывать будешь!

– Она воровка! – стояла на своем Вероника, думая, что защищает честь оставленной отцом матери.

– Нельзя так, Нютя, – вмешивалась Анисья Дмитриевна и грозила любимой внучке высохшим пальцем.

– А ты вообще ни нашим, ни вашим, – моментально нашла ответ Вероника и сдвинула брови к переносице.

– Поговори еще! – топнула ногой Кира Павловна. – Я вот Жене расскажу…

– О чем? – тут же спохватилась Нютька, быстро сообразив, что перегнула палку.

– Обо всем, – пригрозила бабушка. – Смотри-ка, – обратилась она к Анисье Дмитриевне. – Договорились. Сорок дней скоро, а они носа не кажут. Обиделись на меня… Предательница я у них, видишь ли.

– Предательница, – прошипела себе под нос Вероника и как ни в чем не бывало посмотрела на Киру Павловну, наивно предполагая, что та ее не слышит.

– Идем со мной, Нютя, – увела правнучку от греха подальше Анисья Дмитриевна и усадила за маленький кухонный стол, где с трудом умещались два человека. – Зачем ты так с бабушкой? – пытала она Веронику. – Разве ж так можно?

– А она зачем? – всхлипнув, поинтересовалась у прабабушки Нютька.

– А как же по-другому? – Анисья Дмитриевна пододвинула Веронике вазу с пряниками. – Неужели во злобе жить?

Нютька плохо поняла, чего от нее хочет прабабушка, и, нахмурившись, откусила полпряника.

– Ты, Нютя, помни… – Анисья Дмитриевна тщательно подбирала слова. – Ближе родителей у человека никого нет. Родителей уважать надо, любить. Беречь.

– Чего? – Вероника в изумлении уставилась на прабабушку: ее слова слишком уж отличались от того, что обычно она слышала в доме своей матери.

– Того, – старательно выговорила Анисья Дмитриевна. – Твоему отцу Бог судья, Нютечка. С него спросится. А Женя, что ни говори, хороший отец. Просто у них с твоей мамой судьба такая…

Для своенравной

Вероники судьба родителей была не указ, прощать отца она не собиралась ни при каких обстоятельствах и даже всерьез подумывала, как наказать предателя, разумеется, ценой собственной жизни. По-другому у подростков и не бывает. Останавливало Нютьку лишь одно: впереди был день рождения, и отказываться от гарантированной порции счастья, пусть и подпорченного ветреным папашей, она не собиралась.

– Вот представь, – продолжала уговаривать строптивую девчонку Анисья Дмитриевна. – Не дай бог, что-нибудь с Женечкой случится, куда пойдешь?

Вероника в задумчивости взяла еще один пряник.

– К папе? – подсказала ей прабабушка.

– К тебе, – прикинулась бестолковой Нютька.

– А со мной что случится, к кому?

– К Верке…

– А с Верой? – Анисья Дмитриевна никак не могла расстаться с надеждой восстановить отношения между отцом и дочерью.

– А чего с ней-то случится? – возмутилась Нютька и вскочила со стула.

– Сядь, – усадила ее на место Анисья Дмитриевна. – Чего скачешь, как коза в околотке.

– Коза где? – заинтересовалась Вероника.

– Нигде, – рассердилась прабабушка, а потом расплакалась от постигшей ее неудачи. – Ну что ты какая упрямая, Нютька? И Вера! И Женя… Вон, – всхлипнула Анисья Дмитриевна и показала глазами в сторону комнаты, где расхаживала из угла в угол Кира Павловна, – тоже такая же. А сейчас вот локти кусает…

– Ничего я не кусаю, – выкрикнула из зала вдова Вильского, выдав себя с головой. – Указывать они мне с матерью будут, кого привечать, кого не привечать. Он… мой… сын! – провозгласила Кира Павловна на всю квартиру и хотела было продолжить, но Нютька ее перебила:

– А я твоя внучка!

– Ну и что?

– Ну и то! – гордо вскинула голову Вероника, и Кира Павловна увидела в ней маленькую себя. – Ну и то! Если бы тебя бросил дедуля, я бы всегда была на твоей стороне.

– А что он, дедуля-то, по-твоему, сделал? – подпрыгнула на месте неуемная Кира Павловна и встала как вкопанная. – Разве не бросил?

– Бро-о-о-сил, – заревела во весь голос Вероника и протянула полные, как у матери руки к бабушке.

– Ну и на чьей ты стороне? – мстительно поинтересовалась Кира Павловна, не давая себя обнять.

– На твое-е-е-ей, – провыла Нютька и наконец-то приклеилась к бабушке.

– Во-о-о-т, – погладила внучку по сотрясавшейся спине Кира Павловна. – А ты говоришь, тебя отец бросил! Вот меня Коля бросил. Навсегда. А этот чего? Просто живет в другом доме, а так тут, рядом. Да если б я могла выбирать!.. Поняла? – заглядывала она в Нютькины глаза.

– Поняла, – с наслаждением ревела Вероника и думала, может, все-таки помириться с отцом. Или у Верки спросить, что та скажет.

– Как хочешь, – уклонилась от прямого ответа Вера, в последнее время все чаще и чаще размышлявшая о бренности человеческой жизни.