Три женщины

Лазарис Владимир

— Наш век, — сказал Эйнштейн, — будет веком освобождения еврейской духовности, и это, заметьте, только благодаря сионистскому движению.

Раздраженная Маргарита с трудом выдавила из себя вежливую улыбку, подумав, что Эйнштейн — гениальный физик, но никудышный политик.

А злые языки не преминули заметить, что своим визитом горе-скрипач Эйнштейн сыграл на руку горе-скрипачу Муссолини.

* * *

Муссолини был ярым атеистом, но, понимая, что глава католического государства должен опираться на церковь, крестил своих детей и даже обвенчался с Ракеле в церкви. И этого ему было еще мало. Вся его семья должна быть образцовыми католиками. А старшую дочь Эдду как на грех все время тянуло к евреям. С одним Эдда познакомилась во время путешествия по Цейлону, и молодой человек, вернувшись в Рим, не нашел ничего лучшего, как поинтересоваться

у Муссолини, велико ли приданое за Эддой. Муссолини выгнал незадачливого жениха, выругав при нем же «этих жадных евреев». Вторым претендентом на руку восемнадцатилетней Эдды стал сын полковника итальянской армии. Эдда по уши влюбилась и уже хотела выйти за него замуж, когда оказалось, что и он — еврей. Матримониальные планы снова рухнули, но Муссолини убедился, что ему следует неусыпно следить за домочадцами. Он перевез их из Милана в Рим, поселил в той части его виллы, где был отдельный вход, и запретил Ракеле приходить без разрешения на его половину, полагая, что сможет принимать у себя кого захочет. Не тут-то было!

— Ты командуешь страной, — сказала Ракеле мужу, — а я — домом.

А командовала Ракеле по своему разумению. Ввела штрафы за опоздание к обеду и в зависимости от суммы ежемесячного штрафа определяла, как обстоят дела у мужа. Когда же один из сыновей сказал за столом, что спагетти под мясным соусом — буржуазная еда, Ракеле по крестьянской привычке стукнула его ложкой по башке:

— Ешь что дают и не слушай бредни своего балбеса-папаши!

Эдда очень скоро забыла сына полковника и весьма удачно вышла замуж за графа Галеаццо Чиано [216] , которому Маргарита в свое время предсказывала большое будущее. Ее предсказание сбылось, правда, не совсем точно: в тридцать три года граф Чиано действительно стал министром иностранных дел Италии, но в сорок лет был казнен по приказу своего тестя за попытку государственного переворота и измену родине.

216

Чиано Галеаццо (1903–1943) — министр иностранных дел Италии.

Маргарита на свадьбе не была. Эдду, эту избалованную, вульгарную дикарку, она терпеть не могла. А Эдда не переносила Маргариту. Но все это было бы не так страшно, если бы Ракеле и Эдда не заключили союз с тогда еще могущественным кланом графа Чиано. Они рассказали новым родственникам о своей ненависти к Маргарите, и те согласились, что пришло время избавить Дуче от его «советчицы».

«Советчица» же совсем потеряла голову. Хвасталась в узком кругу тем, что Дуче многим ей обязан. Чрезмерная самоуверенность Маргариты, возросшая после выхода в свет биографии Муссолини и окрепшая еще больше после «Усадьбы», ослепила ее. Обедая с друзьями, она как-то объявила, что должна срочно позвонить Муссолини, и вернулась к столу с торжествующей улыбкой:

— Ах, как Дуче меня любит!

Более того, Маргарита задумала написать книгу от имени Муссолини о том, как он пришел к католицизму. И даже послала в американский журнал аннотацию, где, в частности, было сказано, что «в этой книге появится женщина, Маргарита Царфатти, которая платонически любит Дуче, а он любит ее. Она — Беатриче их романа». Этот замысел не осуществился, что не помешало Маргарите упиваться своей славой.

Как вспоминает одна яростная антифашистка, Маргарита «была все еще очень красива и элегантна (…) приезжала в таком огромном автомобиле, что он едва мог повернуть за угол. Выходила одна, иногда в мехах, иногда в летних платьях (…), вокруг шеи — редкой красоты жемчужное ожерелье (…)» [217] .

217

…«была все еще… жемчужное ожерелье (…)» — Ф. Каннистраро и Б. Салливан, стр. 374.

А один журналист написал:

«Больше всего раздражали в ней менторский тон и безапелляционность суждений (…) последнее слово должно оставаться за ней (…) Она так привыкла к ухаживаниям и лести, что (…) принимает их как должное» [218] .

Уверенность в своей исключительности дошла у Маргариты до того, что она перестала следить за собой.

Писатель Коррадо Альваро оставил такой портрет Маргариты тех лет: «Шляпа придает ей вид убийцы, и зримо выступает живот,

как будто ей в отличие от любой женщины не обязательно принимать меры предосторожности, чтобы скрыть разрушительные приметы возраста» [219] . Маргарита перестала соблюдать диету и начала прибавлять в весе. Злые языки не зря шептали, что Маргариту уже никак не назовешь красавицей в ее пятьдесят лет.

218

«Больше всего… как должное» — там же, стр. 348.

219

«Шляпа придает… приметы возраста» — там же, стр. 338.

18

Врагов у Маргариты всегда хватало. Но, когда, в первые годы прихода Муссолини к власти, она была всесильна, мало кто осмеливался нападать на нее публично. А теперь одним из первых на нее напал бывший секретарь фашистской партии и влиятельный член Великого совета Роберто Фариначчи по кличке «садист» — коротышка без шеи, с лягушачьим ртом, круглыми глазами и протезом вместо правой руки. Редкостный антисемит, он старался не афишировать, что его секретарша, она же его любовница — еврейка.

Фариначчи начал с того, что на страницах своей газеты «Иль режиме фашиста» [220] не пожалел антисемитских намеков в адрес Маргариты. «В искусстве (…) задают тон плутократы, масоны и те, кто принадлежит к расе Шейлока». Для Фариначчи как для истого антисемита переход Маргариты в католичество ничего не значил.

А так как Муссолини молчал, у Фариначчи нашлись последователи. Один известный критик сравнил «Новеченто» с подпольной масонской ложей, а тайная полиция донесла Муссолини, что, по слухам, Маргарита — «агент еврейского Интернационала».

220

«Иль режиме фашиста» (итал.) — «Фашистский режим».

Муссолини все это надоело, и он написал Маргарите:

«Попытка убедить людей в том, что ваше „Новеченто“ выражает дух фашизма, тщетна, а главное — ложна… Поскольку вы так беспардонно вмешиваете меня, государственного деятеля, в ваши артистические штучки (…), вам не следует удивляться, когда в недалеком будущем я недвусмысленно выражу (…) общефашистскую точку зрения на „Новеченто“, точнее, на то, что от него осталось» [221] .

Маргарита ахнула. И это после всего, что я для него сделала! После всего, чем для него пожертвовала!

221

«Попытка убедить… от него осталось» — Ф. Каннистраро и Б. Салливан, стр. 379.

* * *

Ракеле потребовала, чтобы Муссолини проводил с семьей все свободное время. В былые времена Муссолини послал бы ее ко всем чертям, но сейчас ему приходилось быть образцовым семьянином, и он пообещал Ракеле, что духу Маргаритиного нигде не будет.

И действительно, Ракеле на всю жизнь запомнила тот вечер, когда они с Муссолини сидели дома перед огромным камином и жгли сотни Маргаритиных писем, которые Муссолини бережно хранил двадцать лет.

Через несколько дней после этого «аутодафе» [222] Ракеле случайно открыла какой-то номер «Иль пополо д’Италия» и увидела там «Маргарита Царфатти».

222

Аутодафе (исп.) — «дело веры», «акт веры», сожжение осужденных еретиков на костре.

— Ты — мерзавец! — тыкала Ракеле в Муссолини смятой газетой. — Ты обещал, что духа этой девки нигде не будет!

— Да не ори ты! — взорвался Муссолини. — Я же не читаю каждый номер. И хватит об этом. Имени ее слышать не хочу.

— То-то же, — успокоилась Ракеле. — И запомни, если хоть еще раз появится где-нибудь ее имя, ты у меня узнаешь, где черти водятся!

Маргаритины статьи в «Иль пополо д’Италия» больше не появлялись, но Муссолини все еще прислушивался к некоторым ее советам в сфере культуры.