Трибунал
Шрифт:
В ответ раздалась череда невнятных ругательств.
«Думаешь, самый умный? Да мы тут уже до аппроксимации дзета-функцией дошли, сплошная ерунда, такое ощущение, что с каждым следующим событием используется новое распределение плотности вероятности, но так хитро, чтобы все предыдущие события её не нарушали».
На этом месте у Ковальского отчаянно начало стучать в висках при первой досужей мысли о фрактальных множествах. Дип. Это снова всё тот же трёпаный дип.
«Довольно, доктор, я уловил мысль, вы все умные, я дурак. Можете теперь меня отсюда извлечь?»
«Ты уверен, астрогатор? Я же вижу по биосенсорам, как у тебя
«Доставайте, доктор, и бросайте делать вид, что вам не плевать на моё самочувствие».
Ворча себе под нос что-то нелицеприятное, Ламарк принялся колупаться в потрохах строптивой биокапсулы. Однако та, потрепыхавшись и попрепиравшись, всё-таки в итоге сдалась.
Полилась по венам какая-то финальная премедикация, щекотными каплями стёк по коже остаток геля, как всегда резко, без предупреждения, забулькало в горле отсосом заполнявшей лёгкие фторорганики, последними отщёлкнулись фиксирующие руки-ноги браслеты, чтобы уже секунду спустя вывалить липкое туловище Ковальского на скользкий пол «прозекторской», как её про себя называли за белые стены и резкий свет.
В зрачки тут же впилась боль, каждый раз при пробуждении его преследовала неурочная светобоязнь.
Ковальский вслепую, на ощупь замотался в паутинку одноразовой простыни, прошёл пару шагов наугад. Ага. Санитарный бокс чуть правее.
И лишь под благодатным душем немного пришёл в себя. Уф. Льющаяся с небес вода, омывая его, словно бы уносила с собой и этот звон в ушах, и эту предательскую слабость в конечностях.
Какое счастье, что он астрогатор, а не какая-нибудь «консерва» из числа бойцов майора Томлина. «Эпиметей» был невероятно комфортным кораблём, уровень удобств, доставшихся Ковальскому за просто так, по роду занятий, для флота был очень неплохим, а для многих так и вовсе недостижимым. Нет, конечно, гигантские каргокрафты или новейшие флагшипы эскадренного класса могли похвастаться и вовсе невозможной роскошью в распоряжении экипажа, но нам и того довольно, что имеем.
За едва прикрытой створкой люка, разумеется, уже маячил лично доктор Ламарк, а за спиной у него, ещё более разумеется, паслось трое наиболее приближенных к телу постдоков, готовых начать немедленно конспектировать многомудрые речи своего научного руководителя. И чего они его только терпят?
Ковальский молча застегнул комбинезон белоснежного кабинсьюта на последние липучки и так же молча проследовал круговой галереей в сторону навигационной рубки.
Внутри царил полумрак и кто-то вполголоса разговаривал, однако Ковальский, не обращая внимания на посторонних, побрёл к своему ложементу, чтобы побыстрее туда увалиться. Уф. Ноги еле держат.
— Астрогатор Ковальский?
Голос был смутно знакомый. А, ну да. Стандартная ротация смен не предполагала, что они будут в экспедиции так уж часто сталкиваться лицом к лицу.
— Астрогатор Рабад. Я одолжу у вас контроль на минуточку?
— Да, конечно.
— Благодарю.
А вот и статистика наблюдений за горизонтом. Господа мозголомы очень башковитые, но не слишком владеют материальной частью.
— Доктор Ламарк?
— Я здесь, астрогатор.
— Смотрите, «Эпиметей» в своей базовой функции — всё-таки астростанция. Но в недрах фотосферы нет особого смысла использовать детекторы оптического спектра, хоть узконаправленные, хоть широкоугольные, на которые опирались вы. При этом автоматикой станции в режиме реального времени
С этими словами Ковальский отмотал логи до последнего отмеченного в оптике события и продемонстрировал всем собравшимся.
— Вот, за три микросекунды до события. Видите «медузу»? У нас на самом деле полно времени, чтобы навести туда оптику и всё чинно отфотометрировать.
С довольным видом Ковальский откинулся в ложементе и принялся сипло дышать, приходя в себя. Последняя тирада отняла у него последние силы.
Между тем доктор Ламарк вздохнул, глядя на сжавшегося в комок под его тяжёлым взглядом Рабада, после чего снова обернулся к Ковальскому.
— Что ж, не зря вы к нам с коллегами присоединились. Осталось запрограммировать триггер на событие и ждать.
— А зачем ждать? Мы его спровоцируем!
Все молчали. И тогда Ковальский, выдержав драматическую паузу, с довольным видом подытожил:
— Если я прав, и эта тварь разумная, то стоит нам резко сменить курс, она тут же покажется во всей красе.
Ламарк сощурился, но сходу спорить не стал.
— Подождите здесь, я проконсультируюсь с майором.
Ковальский про него совсем позабыл. Интересно, как Томлин столько держится, его-то сменить было некому. Впрочем, по идее, «консервы» могут полноценно досыпать своё минут по пятнадцать, тут же возвращаясь в строй в случае необходимости. Вот и пускай его просыпается.
Впрочем, много времени переговоры не заняли.
Ковальскией едва успел прикрыть веки и хоть немного расслабиться, как в рубке уже начался шум. С трудом продирая глаза — надо же, всё-таки успел заснуть — он поспешил снизить уровень звука в основном бортовом канале. Именно там уже вовсю рявкала сирена и басил велеречивый квол, внушая всем желающим, что «экипажу астростанции незамедлительно прибыть по местам боевого дежурства и принять все меры предосторожности перед началом экстренного маневрирования». Кажется, за время общения с вояками майора Томлина квол нацеплял у них дурного флотского канцелярита. Какое ещё «боевое дежурство» на гражданской астростанции? Да вы все тут рехнулись!
Впрочем, вслух Ковальский возражать не стал, а только проверил на всякий случай крепления замков и машинально опустил на лоб фиксатор. Не то, чтобы это помогало, пойди вдруг вразнос гравикомпенсаторы — аномальные три десятка «же» быстро приведут в негодность даже биокапсулы «консерв», обычного же человека подобное ускорение при неудачном векторе вырвет из ложемента с мясом. Но даже при куда меньших перегрузках порхающее по рубке тело может натворить бед. В конце концов, во всём должен быть порядок.
А вот в общем канале порядок никак устраиваться не желал. Квол с присущим этим штукам занудством твердил про «опасный манёвр», с ним спорило всё подряд военное начальство, но убедить железку никак не удавалось.
— Майор, дайте я попробую.
Тут же все заткнулись. Сотри-ка, уважают.
— Квол, передаю мастера астрогатору Ковальскому.
— Принято!
И тоже затих, зараза, прислушиваясь.
Но Ковальский не стал с ним препираться вовсе, молчча подняв из бэкапа подходящие к случаю старые логи симуляций. Квол — существо простое. Он, как истинный солипсист, не был способен отличить подделку от реальности.