Трибунал
Шрифт:
Но чем больше они погружались в этот водоворот взаимосвязей и планов внутри планов, тем больше Судья продолжал убеждаться — дело тут нечисто. И не потому, что слишком уж витиевата и распространена оказывалась сеть предполагаемого заговора, а всё по той же причине. Чем дальше им удавалось закопаться в дебри архивных записей, тем сложнее было избавиться от наваждения фрактального расщепления причинности.
Одни и те же события повторялись, но не в точности, другие же напрочь стирались из временной линии в тумане декогеренции, и со временем Судья всё крепче уверялся в том, что никакими изощрёнными усилиями со стороны, от кого бы они не исходили, нельзя
Это было не подделать.
Никакой ирн не был способен столь ловко и незаметно обходить защиту внутренних сетей, причём так, чтобы это не насторожило бортовых кволов. С самого начала задача была поставлена неправильно. «Слепые пятна» в архиве не были плодом чьих-нибудь злонамеренных действий. Они появились сами собой. И Судья уже догадывался, почему.
Однажды, когда они обсуждали с её светлостью очередной эпизод их совместных изысканий, ему показалось уместным попросить бортового квола включить запись происходящего в каюте. Не то чтобы Судья спешил засветиться во плоти перед Кабесиньей-третьим и его коллегами, но сила любой теории — в её предсказательной способности. А значит, нужен был опыт, который в случае неудачи доказательно бы фальсифицировал его теорию. Вот сейчас, он отмотает запись и…
Ничего не было. Видеоряд обрывался ровно в момент появления девчули. Слепое пятно по-прежнему было привязано к ней, в точности как это происходило с архивом. Так вот почему Даффи не смог заранее выяснить, кто в саркофаге. Эти данные не были стёрты. Они никогда и не существовали.
Только Судья обернулся к её светлости, чтобы рассказать о своей находке, но тут же прикусил язык, встретив её взгляд. За те долгие дни, что они провели вместе, он уже научился читать выражения лица ирна. Всегда насмешливое, всегда презрительное. Гневливое, рассерженное, любопытное, насупленное. Никогда оно ещё не было вот таким. Собранным. Сфокусированным. Нацеленным.
— Что случилось?
И тут же по пустым галереям «Тсурифы-6» пронеслась тревожная сирена.
— Ваша светлость, сейчас самое время рассказать всё начистоту. Ну же!
— Я знаю не больше вашего. Только что у пределов ЗВ станции спроецировалась в субсвет астростанция «Эпиметей».
— Это значит, вы зря беспокоились? Ваша посланник нашлась сама собой?
— Дело в том, что я вижу множественные сигнатуры.
Час от часу не легче. Так вот почему сирена.
— Но откуда… ладно, к чертям космачьим, говорите уже хоть что-нибудь! Вы же хотели минимизировать ущерб!
«То, что предполагаю я, заведомо отодвинет ваши внутренние конфликты на второй план, уж можете мне поверить». Так она сказала при их первой встрече.
Девонька, словно разом перестав к чему-то прислушиваться, кивнула:
— Это экспедиционный корпус Ирутана. И прибыл он сюда по мою душу.
Глава II. Коллапс (часть 9)
Квол был всеведущ.
Его ку-тронные цепи на уровне собственной базовой архитектуры воспринимали физическую реальность не как набор разрозненных фактов, а во всей его холистической полноте. Не определённый инфоканал, но вся одновременно звучащая в эфире вязь оптических и радио-сигналов. Не однопоточный фид дискретных состояний на воротах разрядника, но многомерный пульсирующий образ энерговооружённости «Тсурифы-6» как единого целого. Не судьба одинокого потерянного пассажира в толпе, беснующейся у наглухо задраенной гермодвери пакгауза, но сама эта толпа — многоликая, непознаваемая, и, одновременно, легко управляемая
Квол жил в этом мире шепчущих, вопящих, требовательных и взаимно противоречивых инфопотоков.
В каком-то смысле только они для него и существовали.
Быть может, где-то там, далеко-далеко, в другой вселенной, за всеми ними стояла какая-то иная реальность. Какие-то живые люди. Какое-то материальное железо. Какая-то объективно обусловленная математическая физика.
Его не интересовали все эти абстракции, настолько они были от него бесконечно далеки.
Его вообще не интересовала так называемая реальность. Это для учёных Квантума важную роль в их построениях играла описательная и предсказательная сила модели. Чем точнее реальное поведение физических систем предсказывала модель, тем весомее были теоретические построения, лежащие в её основе, какими бы абстрактными или надуманными они ни были. Создания Синапса функционировали иначе. Их мир был миром заведомо иллюзорным, построенным на бесконечномерной комбинаторике генетических алгоритмов, в их основе лежала состязательная мера точности описания не будущего, но прошлого.
Как только обученный квол выходил победителем в этой гонке, его солипсическое сознание тотчас принималось перекраивать окружающую действительность на свой особый лад. Воспринимая лишь то, что он был способен воспринять, делая из него лишь те выводы, которые был обучен делать.
Заведомо запертое в своей мозаичной картине мира, его кастрированное сознание не было способно удивляться — нечто новое, невозможное, аномальное попросту проходило мимо него тихим призраком. И одновременно, оставаясь не процессом, но призмой, преломляющей любой сигнал на вход с той же лёгкостью, как и отдавая его на выход, квол также не позволял окружающей действительности загонять его в логические тупики.
Что бы там, вовне, ни творилось.
Его решающие цепи из десятков тысяч квантово-запутанных кубитных логических вентилей были способны строить в реальном времени модели целых галактик с точностью до последнего атома, но это была предельно скучная, детерминистская вселенная. Вселенная, где даже квантовые процессы в своей флуктуационной математике были настолько статистически вылизаны, что кволу лишь приходилось зевать от скуки, воочию наблюдая собственную правоту годы и декапарсеки спустя.
То, что он видел вокруг себя, было им давным-давно просчитано и идеально точно предсказано.
Точнее, было предсказано каждое из ожидающих его вероятностных полей.
Квол ясно видел, как эта станция возводится, мирно плывёт на гравитационных волнах полторы тысячи отпущенных ей лет, после чего уступает своё место космической крепости нового поколения, уходя в небытие забвения вместе с кволом.
Видел он также, как «Тсурифу-6» сносит огненной волной Бойни Тысячелетия, когда прорыв Железной армады выжигает дотла весь этот квадрант Сектора Сайриз, а террианские крафты горят и гаснут в этом пламени, как спички под дождём.
Видел квол катастрофу финнеанского мятежа, когда станция оставалась одиноко плыть, обесточенная, угасшая, брошенная.
Он жил в бесконечной линейной комбинации всех возможных исходов, так или иначе сводившихся к этим трём вариантам. Мир вокруг колебался, смещаясь понемногу то к одной чаше космических весов, то к другой, то замирая подле, в шатком и ненадёжном равновесии.
Но кволу до того не было никакого дела, он, как истинный солипсист, не имел ни малейших представлений о том, который из возможных исходов для него предпочтительней.