Тридцать ночей
Шрифт:
Он выглядел угрожающе. Его глаза были леденяще-синими и бледнее, чем обычно. Он был в полной боевой готовности, более напряжённый, более надменный — словно если бы каждая клеточка его тела напряглась, в попытке сдержать силу внутри себя. Это был не дракон. Это было то, чего даже драконы боятся.
— Элиза.
Он не одарил меня своим привычным кивком головы, и его голос был холодным, как у Касии. Подумав о Касии, я догодалась, почему он был мертвецки бледным. Должно быть, Фейн сорвал предстоящий процесс написания картины.
— Мистер Хейл. Какой приятный
— Да.
— Простите, я не знала, что вы приедете. Всё в порядке?
— На этот вопрос есть около семнадцати вариантов ответа в дихтономическом ключе, Элиза.
Тепло опалило мои щёки – как минимум я это заслужила — поэтому я начала лепетать:
— Так всё плохо, не так ли? Могу ли я посоветовать чашечку горячего шоколада взамен "Сангрии"? Теобромин...
— Почему Брэтт Фейн пытается уговорить меня воспользоваться услугами своего протеже, Харви Селлерс, для написания картины? — его голос прервал меня, как ледяное лезвие.
Полное дерьмо! Мои подмышки вспотели, а желудок мой резко свело. Должно быть, он предложил бешеные деньги Фейну, раз уж тот решил пойти на такой риск. Но я не могу рисковать жизнью Хавьера — даже если мои инстинкты твердят мне, что Хейл не причинит ему вреда.
— Что вы имеете в виду? — начала увиливать я, желая лишь одного, чтобы мой голос прозвучал, как у Маргарет Тэтчер, но вместо этого, прозвучала я, как Белоснежка у скрипучего колодца.
Он прожигал меня пристальным взглядом, пока я мысленно не дошла до калия, повторяя про себя таблицу. Затем что-то в его глазах изменилось. Они лишились своего леденящего взгляда и сосредоточились на моём лице, подобно объективу фотоаппарата.
— Что ты скрываешь, Элиза? — спросил он.
С его голосом то же произошли изменения. Впервые, его голос перестал быть холодным. Он был расчётливым, со скрытой теплотой.
В этот миг, мне захотелось рассказать ему свой секрет. Я хотела рассказать о себе абсолютно всё. Но не могла вымолвить ни единого слова, и, в итоге, я поняла почему. Потому, что тотчас, как только Хейл узнает истину, всё это станет явью. Он стал моей фантазией, точно так же, как и эта земля однажды ею стала. И его тоже мне придётся потерять.
— Я не знаю, почему Фейн попросил вас воспользоваться услугами Харви Селлерса.
Я не могла открыто смотреть ему в глаза и при этом врать, поэтому начала теребить ремешок фотоаппарата, обернутого вокруг моего запястья.
— Может быть, тогда ты знаешь о другом. Почему нигде нет никаких упоминаний о человеке по имени Харви Селлерс? Никаких персональных файлов, ни банковских счетов, ни водительских прав, ни адресов, ни кредитных историй, ничего. Фактически... как если бы его не существовало вовсе, — он говорил ровным, сдержанным тоном — в манере игрока в шахматы передвигать пешки до того, как сделает ход ферзём.
— Более того, Элиза, информации о Харви Селлерсе гораздо меньше, чем о тебе. А потом я вспомнил, как ты сказала, что CIS хранит информацию об иммигрантах под грифом секретности.
Он склонил голову, и наши глаза оказались на одном уровне. Мотылёк и пламя. Я не осмелилась даже моргнуть. Когда я ничего не ответила, он продолжил:
— Но затем, прошлым вечером, я обнаружил ключ к разгадке в самом неожиданном месте, — он снова призадумался, и я почувствовала, что он только что сделал ход ферзём.
Моё дыхание становилось поверхностным, и я бесконтрольно подумала о колибри со сломанными крыльями.
— Ты знаешь, что я об этом думаю?
Я покачала головой.
— Неужели? Ну, давай посмотрим, могу ли я тебе помочь в этом. Я вспомнил, что Касия Мосс сказала мне в тот самый первый раз, когда увидел тебя. Ты помнишь это?
— Я помню, как наблюдала за вами, — произнесла я единственную бесхитростную вещь, которую я высказывала за последнее время.
Даже если он и расслышал нежность в моем голосе, он не подал вида.
— Касия Мосс сказала, что художник использует только чёрную, белую и серую краски в своих картинах. Это тебе ни о чём не говорит?
Я кивнула.
— Представь моё удивление, когда прошлым вечером я увидел те же самые цвета, покрывавшие пятнами футболку твоего партнера по танго, Хавьера Солиса.
Шах и мат! Пятна краски на одежде Хавьера — я никогда бы не подумала, что они станут красноречивым ключом к разгадке.
— Ты можешь объяснить мне это совпадение, Элиза?
— Нет, не могу, — я говорила правду, поскольку на самом деле не могла ничего объяснить. Это не моя тайна, чтобы её рассказывать.
Он кивнул, словно уже предвидел мой ответ.
— Почему женщина со средним балом успеваемости 4.0, создавшая весьма сложный протеин, и уровень IQ которой составляет 160, не способна сложить дважды два?
— Откуда вы узнали уровень моего IQ?
— Артур Дентон весьма восторгался тобой. Впечатляюще, в самом деле. Всё это объясняет твоё открытие, твой средний балл успеваемости, твою способность вычислять дихтономические ключи без промедления, и твоё соавторство в возрасте шестнадцати лет в статье под названием "Голодный геном", автором которой был Питер Эндрю Сноу, опубликованной в газете Кембриджского университета.
Услышав имя своего отца, я обнаружила в себе силы.
— Вы слишком много позволяете себе копаться в чужих жизнях, мистер Хейл, в то время как вы, похоже, свою личную жизнь очень сильно охраняете. Уверена, у вас есть на это веские причины. Мне очень любопытно о них узнать, но я не хочу выяснять этого. Может быть, вам стоит позволить себе такое же вежливое отношение и к другим людям? — мой голос был твёрдым, но живот мой мутило. Капельки пота стекали вниз по моей спине.
Выражение его лица кардинально изменилось. С осмотрительного до безучастного за долю секунды. Он смотрел на меня с пристальным вниманием, но напряжение в его глазах немного ослабло.