Тридцать три несчастья
Шрифт:
Понятия не имею, что это все стали такие нервные. При виде фотоаппарата просто на стенку готовы влезть.
Снимок беснующейся Бэсс обещал быть впечатляющим.
— Ну, берегись, — вещал маньяк, вцепившись в прутья решетки, — за это ты ответишь. Тебе это даром не пройдет.
— Пока, — я помахала ему рукой, — не скучай, мой драгоценный. Скоро сюда придут симпатичные дяденьки в полицейской форме и отведут тебя на твое новое место жительства в ближайшие двадцать лет.
Не выдержав, Бэсси схватила меня за руку и поволокла по коридору. Ее так колотило то
— Да не трясись ты! — одернула я ее, когда мы уже садились в машину, — все позади. Вот приедем, я позвоню в полицию и все будет тип-топ.
— Темнеет, Тора, темнеет! — не переставала Бэсси, — заводи свою проклятую консервную банку! Пожалуйста, быстрее! — изнывала она.
— Если ты будешь дышать мне в ухо с натугой, я не заведу ее и до утра, — раздраженно произнесла я, — сейчас поедем ко мне, и в первую очередь я дам тебе успокоительного.
Успокоительное ей не помешает. Налью ей лошадиную дозу. Она здорово натерпелась, бедняжка.
Машина наконец завелась. Я развернулась на неровной дороге и нажала на газ.
— Ночевать будешь у меня, — проговорила я дорогой, — все равно, домой тебе сейчас ехать не стоит, только всех напугаешь. О'кэй?
Бэсси посмотрела на меня, потом резко обернулась и взглянула назад. Я кинула взгляд в зеркало заднего вида. Дорога была пуста. За нами никто не ехал. Не думает ли она, что маньяк неизвестным науке способом проскользнул сквозь прутья решетки и теперь мчится нам вслед? Это я считала крайне маловероятным. Ключ от замка лежал в моей сумочке. А сквозь решетку с трудом протиснется даже его миниатюрная ручка.
— А можно я буду спать в твоей комнате? — спросила она, — я боюсь его. Он доберется до меня, обязательно доберется.
— Хорошо, — согласилась я, в данный момент спорить с подругой было бы глупо, — будешь спать, где хочешь. Мне не жалко. Об одном только прошу, держи пока язык за зубами. Никто в городе сегодня не должен узнать, что ты нашлась.
— Даже Люк? — спросила Бэсси.
— Даже Люк.
— Но он волнуется.
— Он волнуется уже второй день. Поволнуется еще несколько часов. Ничего ему не сделается. Зато представь, как он обрадуется, когда увидит, что ты цела и невредима! Договорились?
Она судорожно кивнула и, заливаясь слезами, обхватила меня за плечи, так что я едва не съехала в канаву. Выровняв руль, я осторожно высвободилась из ее крепких объятий и сказала:
— Полегче, Бэсс.
— Ты спасла мне жизнь, Тора, — всхлипывая, прошептала Бэсси, — я никогда этого не забуду, никогда!
— Для чего же тогда нужны друзья? — я похлопала ее по плечу, — ты бы успокоилась. Все в порядке.
— Хорошо, — потянув носом, согласилась Бэсси, — у тебя есть платок?
— Где-то был. Посмотри в сумке.
Через пять минут, когда мы уже въезжали в город, Бэсс сказала:
— Здесь нет платка, Тора.
— Нет? А ведь был. Потерпи до дому. Там насморкаешься всласть и заодно помоешься. А сейчас возьми на заднем сиденье мою
Бэсси так и сделала. Она была на редкость послушна, чего за ней в общем-то не водилось. Ее все еще трясло, глаза были испуганными, а вид какой-то затравленный, словно у зайца, которого гонят собаки на охоте. Впрочем, все это было понятно. Находиться один на один с психом, пусть даже таким безобидным с виду, удовольствие не из приятных. Подъезжая к дому, я вспомнила о головной боли, и она как назло вернулась, словно для того, чтобы я не расслаблялась. И тут же разозлилась на маньяка. Вот гад! Мне и без него было гадко, а тут он со своей дубинкой или чем он там треснул меня по затылку. Нужно было дать ему сдачи, чтобы жизнь медом не казалась.
Мы вышли из машины и я, придерживая Бэсси за плечи, провела ее на крыльцо. А нужно сказать, что это занятие было не из легких. Она постоянно озиралась, норовила побежать, тащила меня вперед и дрожала как осиновый лист.
— О боже, — простонала я, нажимая на дверной звонок, — у тебя паранойя.
Когда мама увидела Бэсси, глаза у нее стали почти такими же круглыми и испуганными.
— Боже мой! — прошептала она, отшатываясь назад.
— Мам, ты надеюсь не собираешься грохнуться в обморок? — спросила я, захлопывая за нами дверь, — Бэсси нужно выпить чего-нибудь горячительного. Коньяк, например, или виски. Ну же, мама, шевелись.
Это подействовало. Она побежала в кухню на поиски требуемого. Я же усадила Бэсси на диван в гостиной.
— Посиди здесь, — велела я ей и побежала за мамой.
Она как будто ждала моего прихода, стоя у шкафчика с бутылкой и стаканом в руке.
— О, коньяк! — одобрительно произнесла я, — хорошо, что он у тебя есть. Могла бы и мне плеснуть малую толику.
— Ты вчера уже пила, — отозвалась мама твердо.
— Ну вот, — надулась я, — это же было вчера.
— А кто клялся, что больше никогда не будет пить? — ответила она вопросом на вопрос.
Какая же у нее отвратительная память! Вечно помнит то, что помнить вовсе необязательно и забывает важные вещи.
— Есть разговор, — вполголоса начала я, — Бэсси сегодня побудет у нас. Ты не возражаешь?
— Конечно, нет, — родительница удивленно приподняла брови, — она так настрадалась, бедняжка!
— Очень хорошо, — обрадовалась я, — значит, сегодня никому звонить не будем.
— Подожди. А как же полиция?
— Я так и знала. В полицию я позвоню завтра. Надо дать Бэсс время прийти в себя.
— Как будто, ты о ней беспокоишься, — укорила меня мама, — ты думаешь о своей работе. О статье, которую нужно вовремя отослать, чтобы тебя никто не опередил. Так?
— Мама, ну неужели тебе хочется, чтобы тут до утра топтались полицейские и задавали одни и те же вопросы до полного отупения? Я очень хочу спать. Ничего не случится, если я сообщу об этом завтра с утра.
Видимо, мама тоже подумала об этом, поскольку быстро признала мою правоту. Она даже пообещала, что никому ничего не скажет, ни Люку, мужу Бэсс, ни соседям.