Тридцать три удовольствия
Шрифт:
Вдруг, часа в два ночи, легкий, еле слышный стук раздался в двери. Несколько секунд я оцепенело лежал, покуда тот же стук не повторился. Я тихонько встал и неслышными шагами подошел к двери, приложил к ней ухо. Я услышал, как там, за дверью, кто-то тихо шепчет непонятные слова на древнеегипетском наречии, и не в силах сдержать себя, распахнул дверь. Предо мною стояла Бастшери. Нет, это была не Закийя Азиз Галал, а другая женщина, тонкая и хрупкая, одетая так же, как та, которую я целовал в гробнице Рамсеса, то есть — почти никак не одетая. Приглядевшись, я и вовсе увидел, что это Бастшери.
Она ввела меня
Я дернулся и проснулся. Из руки моей что-то выпало и с металлическим стуком ударилось об пол, покатилось. Уже светало и можно было, не зажигая света, забраться под кровать и вытащить выпавшую из моей руки металлическую вещь. Это был браслет, исписанный иероглифами, но не золотой, а серебряный или посеребренный. Подойдя к балкону, я внимательно рассмотрел надпись. Нетрудно было заметить, что какое-то слово или изречение повторено трижды вдоль всей поверхности украшения:
От волнения руки мои дрожали и, поворачивая браслет, я выронил его. Николка проснулся и недовольно спросил:
— Ты долго еще будешь звякать там? Чем это ты звякаешь?
— Это ты мне подсунул? — спросил я, поднимая с полу браслет с иероглифами.
— Чего подсунул? Дашь ты мне поспать или нет?
Логически появление браслета можно было объяснить именно тем, что кто-то мне его вложил в руку. Тем более, что сны очень часто бывают связаны с реальностью.
И все же история получалась странная. Не Николка же в самом деле подстроил эту шутку.
Нет, нельзя ему спать. Тем более, что подъем через полчаса — нас ждал ранний поезд на Асуан. С трудом подняв Николку, я сунул ему под нос браслет и строго приказал:
— Что здесь написано? Читай!
Николка засопел, попытался было послать меня куда-нибудь подальше, но получил легкий удар кулаком в челюсть и вновь принялся напрягать свои познания в иероглифах. Я уж думал, что он снова не расшифрует надпись, но он вдруг вытаращил глаза и весело промычал:
— А-а-а-а! Ишь ты!
— Что? Прочитал? Да не молчи ты!
— Чего ты орешь! Это тебе привет от Бастшери. И очень оригинальный. Тут справа налево трижды повторяется, вот отсюда, начиная с ибиса: «Бастшри, Бастшри, Бастшри».
— Ты же говорил, что надо Вабастис…
— Ну, по-разному может писаться. В данном случае, как видишь, написано так: «Бастшри». Ну, чего тебе еще надо? Радуйся, смотри, какой подарок замечательный.
В
— Такие подарки просто так не делаются, — сказал он. — Охота продолжается.
— Только кто на кого охотится, непонятно, — проворчал я.
— Она на нас, а мы на нее. Помолимся нашему Ка и — в дорогу.
Через полтора часа мы уже ехали в поезде вверх вдоль Нила, в город, который у египтян назывался Сунну, греки называли его Сиена, а теперь он именуется Асуан.
Удовольствие десятое
ЭЛЕФАНТИНА
Взмолился Усермаатр к великому Ка Ра-Хорахти, к Сетху и Нефтис и ко всем богам и богиням сладчайшего Кеми да ниспошлют они ему эту женщину, чтобы можно было обнять ее; и вот, видит — плывет она к нему в золотой ладье.
Название гостиницы, в которой нас поселили по приезде в Асуан, было самое подходящее — «Рамсес».
— М-да, — сказал я, когда мы с Николкой вселились в номер, — должно быть, если мы доберемся до Такомпсо, то там нас поселят в гостинице, которая будет называться «Бастхотеп».
— Что еще за Такомпсо такое?
— Город в Судане. Неподалеку от него находится пирамидка, в которой хоронится мумия Бастшери.
— А ты откуда знаешь?
— Времени зря не теряю. Об этом сообщили мне иероглифы Карнакского храма.
— Интересно, как ты собираешься попасть в Судан?
— Разумеется, нелегально. В пломбированном вагончике.
— Внесешь Мухину доллар.
— Это за вагончик-то? А по-русски вообще можно говорить? Ведь русский язык — тоже советская реалия.
Ничего интересного, кроме страшнейшей жары, на Асуанской плотине не было. По пути я завел с Ардалионом речь о том, что проще всего было бы отправиться в Такомпсо, найти пирамидку Бастшери, взять ее мумию и вбить ей в грудь осиновый кол. На мой вопрос, откуда я знаю про Такомпсо, я пересказал ему наш вчерашний разговор со шпионом Гессен-Дармштадским.
— Мой ему привет, — сказал Тетка. — Мумии там давно уже нет. И если он этого не знает, то не мудрено, что он ловит Бастшери уже столько лет и не может поймать. Но насчет посещения Такомпсо надо подумать. Может быть, ты прав и нам нужно побывать там.
Вечером мы гуляли по Асуану, обошли все гостиницы, но нигде слыхом не слыхали про каирскую танцовщицу Закийю Азиз Галал. Это нас несколько озадачило.
Асуан нам не понравился — грязный, вонючий городишко. Не особенно насладившись вечерней прогулкой по нему, мы вернулись в гостиницу и предались воспитанию в себе интуиции. Мы так славно занимались этим благопристойным делом, что я не помню, как и когда мы с Николкой перебрались в свой номер и легли спать. И я не знаю, сон ли это был, бред ли, а может быть — реальность, но среди ночи я бродил в кустах возле гостиницы «Рамсес» и видел там нагую женщину, лицо и фигура которой ужасным образом без конца менялись. Всякий раз это было красивое лицо и изящная фигура, но в этом живом непостоянстве облика было нечто отвратительное, нечто дьявольское. И я не помню, как я вновь очутился в постели в своем номере, живой и невредимый.